Шаги, звяканье. Скрип кожи, металла, дерева. Негромкие голоса караульных в отдалении. Едва слышный шорох ветра по тяжелой плотной ткани шатра, совсем далекий гомон лагеря за ними. Благословенные звуки!
Рядом со мной кто-то был. В несколько раз обострившийся слух различал даже самые тихие движения, текуче-плавные, как у змеи.
— Тореайдр? — не сразу я вспомнил, как надо разговаривать, вот незадача. Вместо нормальной речи получился только невнятный бульк.
— Пришел в себя? — сразу же отозвался Старейшина. — Это хорошо. Признавайся, где был и чью кровь ухитрился выпить?
— На Хэйве был, — не стал отпираться я, понимая, что с Тореайдром Манвином по прозвищу Зеленый Змей играть все равно бесполезно — все выведает. Или уже все знает. — Владыка Кхайнериар эль Шиар-ад'Дин милостиво напоил меня своей кровью.
Послышалось изумленное шипение — это Змей со свистом втянул воздух. Показалось, или он действительно испугался? Если так, то пусть боится дальше. Мне это удобно.
— Неплохо залетел, — изрек он, подсаживаясь ко мне. — То-то твоя Сущность себя так странно ведет. Ты хоть понимаешь, что результат мутации может оказаться непредсказуем?
Стихии, думай, что хочешь, старый хрен! Мне давно надоели твои предрассудки, заблуждения, дедушкины обычаи и бабушкины обряды.
Раздался тихий звук вспарываемой когтем кожи, в нос ударило ароматом крови. Тореайдр решил поделиться своим? Славно. Что я, дурак отказываться от дармовой энергии? Меня приподняли и ткнули носом в раскрытую жилу, как слепого щенка. Хотя, почему как? В тот момент я им и был.
Его кровь обжигала язык и горло, как крепкая перцовая настойка, к солено-металлическому вкусу добавлялся пряный отголосок, ощутимый только ифенху. Я пил, вытягивая все, что было дозволено, не останавливаясь и откровенно жадничая. Знал, что если прервусь — больше мне не дадут. А обожрать Старейшину хотелось из принципа.
— Хватит, отцепись, клещ болотный! — меня оттолкнули. — Так ты и меня свалишь.
И прекрасно!
Тореайдр отобрал у меня руку и отошел, зажав ладонью рану. Он, в отличие от моих орлов, чувства свои старался не показывать — на то и последний Старейшина Темных. Но, если бы Зеленый Змей не приютил когда-то у себя на болотах одного молодого и глупого бездомного волка, да не научил многому из того, что знал сам… Неизвеcтно, как повернулась бы история.
Считалось, что он был первым, кто заставил ифенху взбунтоваться против своих создателей — ныне полностью вымерших Темных Ирлерр, он вывел наш род из лабораторий в широкий мир и научил выживать. С его помощью ифенху перестали быть всего лишь сосудами для душ и памяти вымирающих от бесплодия птиц, боевыми химерами, в которые специально была заложена ненависть к алден, вечным противникам птиц. Из тех двенадцати, что когда-то возглавили самые первые наши рода, Тореайдр единственный остался в живых.
Именно он когда-то разглядел во мне Аль-хэйне[4] и чуть ли не пинками заставил сплотить потрепанных бесконечными войнами за выживание ифенху в единое целое. Он, насколько возможно, старался дать мне семью, хоть у нас это и не очень принято.
Правда, спросить, надо ли мне все это в его испролнении, так и не удосужился.
Так тошно от боли мне еще никогда в жизни не было. Она заполнила все тело, словно желая, чтобы оно расползлось по волоконцу, но вместе с тем, в голове прояснилось, безумный шепот, о котором я благоразумно решил промолчать, растворился где-то в темных закоулках сознания. Из боли легко можно черпать силу и пускать ее в дело — и я старательно переплавлял собственное страдание в энергию, которой телу требовалась уйма. Понемногу возвращалось и зрение, так что теперь я видел над собой купол шатра и темно-зеленое, кое-где украшенное чешуйками хищное лицо Тореайдра с, казалось бы, равнодушными змеиными глазами. Однако левое стоячее перепончатое ухо Змея нервно дергалось — старик переживал, хотя очень старался этого не показывать.
— А теперь подумай хорошенько, раз уж выпил кхаэльской крови, — сказал он. — У тебя одна из сильнейших Сущностей за всю историю рода Ифенху, изменить себя ты можешь, как угодно. Уйти в море, подняться в небо, отрастить хвост, еще одну пару рук или ног. Хотя, ума не приложу, зачем тебе лишние ноги… Тебе точно нужно родство с кхаэлями?
Да отаяжись ты уже от меня с этой кровью! Я химера на базе ифенху и свои мутации могу контролировать сам!
— Скажи, — я предпочел ответить вопросом на вопрос. — Слух о том, что я жив, еще не начал расползаться во все стороны?
— Пока нет, — покачал головой Старейшина, привычным жестом теребя узкую черную бородку клинышком. — Что ты задумал?
— Так, мысль одна есть… А родство с кхаэлями — чем оно плохо? Тем более, что…
— Что есть там одна малолетняя княжна, — перебил он меня. — Знаю, уже доложили. Ну что ж, твое дело. Я могу пожелать только удачи.
И он вышел, оставив меня одного на низком походном ложе, застеленном несколькими шкурами. Я прикрыл глаза, матерясь от всей души, готовясь пройти тяжкую череду изменений, которую дано осилить отнюдь не каждому ифенху. А ведь нужно еще исхитриться сохранить при этом разум…
Надо попросить Фица подрезать этой старой змее каналы осведомителей. Многовато стал знать в последнее время того, что ему не положено.
***
…Нет, определенно, принятое решение оказалось сущей дурью. И какого алден меня дернуло заставить свой Темный дар преобразовывать тело в подобие кхаэля? Нет, тех трех достопамятных глотков, которыми одарил меня Владыка Кхайнериар, хватило, чтобы Сущность запомнила нужное сочетание генов, но, Вещий свидетель, как же это было больно! Мало того, что мутация отнимала все силы, сминая и перекручивая, перелепливая каждую клеточку тела. Мало того, что ради этого приходилось двенадцатые сутки быть в полном сознании, чтобы вовремя успевать отслеживать изменения и направлять их в нужную сторону! Так еще и Мелкаэн, сингра его загрызи, ради этого дела затащил меня не куда-нибудь, а в свою лабораторию! Чтоб ему… Три дня кряду икалось…
— Ну не ворчи, Мастер. Такое преобразование проходит впервые, надо проследить.
Мысли слышит, зараза. Я приоткрыл один глаз, тут же заслезившийся от яркого света развешанных по стенам кристаллов желтоватого шаргофанита и световых пластин на потолке Всклокоченная Мелкаэнова рожа тотчас образовалась надо мной со шприцем в руках.
— Уйди, злыдень! — попытка отмахнуться не увенчалась успехом, недоморфировавшая рука с безобразно мягкими пальцами и ошметками старых когтей отказалась повиноваться вообще. Сама мысль о движении вызвала такую боль, что я не сдержался. — Terru!
— Ай-яй, Эль-Тару, а бранишься, как сапожник, — в назидание игла впилась мне в вену на сгибе локтя, и Мелкаэн щедрой рукой вытянул из моей персоны образец крови для своих изысканий.
— Иди
