атакующим меня воспоминаниям поглотить мое сознание ещё раз. Наблюдая за происходившим кровавым кошмаром, под гремящий из сабвуферов быстрый, а главное громкий, рэп, монстры в светящихся масках продолжали истязать кричащих от боли людей. Мне было тяжело выносить, всё равно, как я ни старалась, я не могла оставаться совсем невозмутимой. Но сейчас мне нужно было напрячься, потому что нигде в доме я не нашла тело Никиты Ожеровского. Его не было. В висках, под оживленный ритм пульса, забилась пугающая мысль, что младшего сына Ожеровских, Маски забрали с собой. Я поднесла к губам левый кулак, пытаясь справиться с внезапно накатившим чувством стресса. Я очень живо представила себе, как сейчас, где-нибудь, в нескольких километрах отсюда, Маски безнаказанно и всласть, в свое удовольствие, с ожесточением мучают парня. Лихорадящее ощущение собственного бессилия и невозможности помешать садистам в масках, вызвало у меня ядовитую досаду и даже раздражение на себя саму. Я не спеша, с величайшей осторожностью обступая лужи и пятна крови, засыхающие на полу и на коврах дома. Я отчаянно старалась увидеть воспоминание Никиты Ожеровского. Но в ворохе, наполненных мучительным предсмертным страданием жертв убийц и садистским торжеством последних, я не нашла ни одного воспоминания Никиты. Мелькнула и с надеждой забилась мысль, что возможно младшего брата Михаила не было в доме, когда сюда заявились Маски. Но, тогда всё равно где-то здесь, в комнатах этого дома должны были остаться хоть какие-то, даже самые обрывочные воспоминания Никиты, перед тем, как он ушёл. Я уже готова была подняться выше, на второй этаж, когда почувствовала осязаемый взгляд на своей спине. Замерев на ступенях, я мгновение собиралась с духом, чтобы обернуться. Я не знала, в каком виде передо мной в очередной раз предстанет Лик воспоминания – так, про себя, я называла воспоминания являющиеся в облике своих владельцев. Когда я была младше, я дрожала от страха при их виде и была уверена, что вижу настоящих призраков. Очень скоро я поняла, что в отличии от не доказанных явлений в виде привидений и призраков, скопления большого количества Воспоминаний иногда, порой очень даже часто, может представать в облике человека (реже животных), которому они принадлежали. От привидений такие скопления пережитых эмоций и чувств, отличаются тем, что являются неосязаемой, бестелесной, но не менее материальной частью любой личности, которая их испытывает или испытывала. Все, что мы переживаем на протяжении всей нашей жизни, все впечатления, все чувства, эмоции, душевные терзания и просто виды настроения – всё это остаётся с нами, формирует нас и влияет на наше дальнейшее будущее. А когда человек умирает, тело отправляется под землю, душа – в Рай, а Воспоминания, нередко обречены блуждать среди живых, медленно тая и иссякая среди безразличного к ним мира. Я обернулась. И без особого удивления встретилась взглядом с воспоминаниями матери братьев Ожеровских. Они пришли в её облике. Женщина стояла в нескольких метрах от меня, молча, с какой-то немного печальной полуулыбкой на губах, она с сожалением глядела на меня. ‘Зачем ты здесь?’ Я вздрогнула, когда мягкий, преисполненный тихой горечи, голос женщины прозвучал в моей голове. ‘Я хочу помочь – подумала я, глядя в глаза воспоминаниям матери Ожеровских’ Из видений, я узнала, что её зовут Ева. Михаил и Никита были похожи на неё, взглядом и некоторыми чертами лиц. ‘Уже поздно – прозвучал наполненный грустным смирением ответ’. ‘Для Никиты – нет, – возразила я’ Она подошла ближе, с любопытством склонила голову к плечу. Я неотрывно, взволнованно дыша, смотрела в глаза воспоминаниям Евы Ожеровской. ‘Зачем тебе это, обычно всем уже всё равно... – в её словах проскользнула едва заметная обвиняющая нотка’. Я не стала врать ‘Будут другие, – я едва заметно взглядом указала на подвешенные вверх тела, – ваш сын, мог бы помочь помешать вашим же убийцам сотворить подобное с другими’ Воспоминания Евы молчали. ‘Это не всё, что движет тобой, – вдруг произнесла она, – я вижу твои чувства... Ты переживаешь... за него... За Никиту... за моего сына... Почему?’ Заданный в конце вопрос прозвучал со странной растерянностью. Я не знала, что ей ответить. ‘Не хочу, чтобы он умирал... Он достоин жить’ ‘Он сотворил ужасную вещь...’ ‘Я знаю – торопливо проговорила я’. ‘Нет, – покачала головой Ева, – ты знаешь, не всё. Это из-за него они пришли’ Я впилась пытливым взглядом в глаза матери братьев. ‘Маски... Эти убийцы, пришли из-за Никиты?’ Это звучало странно. Чем он мог их прогневать? Стас рассказал мне про детей Токмакова и о том, что все жертвы Масок были рождены от него, но Никита и Михаил вряд ли к ним относятся. Я не понимала... ‘Чтобы не сделал ваш сын, – с воодушевлением проговорила я, – он не заслужил подобного. Он совсем немного старше меня, у него ещё вся жизнь впереди! Я не хочу, чтобы он умирал! Мы сможем помочь ему!.. Пожалуйста!..’ ‘Помочь выжить, чтобы он сел в тюрьму? – печально и размеренно спросила Ева – Ему лучше будет... туда, куда уходят все... Ему будет лучше со мной’. ‘Он не сядет в тюрьму, – вздохнула я, – чтобы он ни сделал... Виновным во всем признали другого человека, потому вашего сына и отпустили’. ‘Это не отменяет того кошмарного поступка, который он совершил, – ответила Ева и покачала головой, – он убил человека’ Я на миг замолчала, пытаясь понять, о чем она говорит, а потом я вспомнила о жертвах в доме Вацлава Токмакова. Я прокрутила в голове события того дня, вспомнила тех, кто погиб от рук юных террористов. Значит, Никита каким-то образом непосредственно причастен к убийству Самсона и Ирины Токмаковых. ‘Ваш сын, – проговорила я, всё ещё думая об Ирине, – мог бы остаться жить и искупить содеянное’ ‘Разве можно искупить убийство?’ ‘Люди нередко совершаю тяжкие поступки, совершенно непреднамеренно. И им не легче, чем родственникам жертвы. Точно так же их жизнь делиться на ‘до’ и ‘после’. И то, что ‘после’ наполнено тяжелым и болезненным чувством вины. У всех по-разному, но суть одна – каждый из них, не прекращает думать о том дне,
Вы читаете Неоновые росчерки (СИ)
