киноленты, обрывках жизненных эпизодов парня я смогла увидеть, кто был виновником того, что Вацлав Токмаков стал получать письма с шантажистским содержанием и кто подписывался именами детей Вацлава. Иными словами, лежащий передо мной на снегу парень, явно не предвидя подобных событий, обрёк на мучительную смерть трёх человек, одна из которых, привела к нападению на семью Токмаковых. Его вина косвенная, он и представления не имел о том, что его действия могут привести к таким кровавым и пугающим последствиям! Ему хотелось лишь заработать... Гену Корфа – фамилию я узнала из воспоминаний – с детства угнетала их с сестрой бедность. Он ненавидел жить в нужде, чувствовал себя презренным, беспомощным и жалким. И жажда быстрого обогащения привела его к преступным мыслям, и он нашел новое применение своему врожденному таланту, помноженному на мастерство – умению пользоваться информационным и компьютерными технологиями на уровне гения. Конечный и закономерный итог всей опасной затеи мы все можем наблюдать. Амалия принесла подушку, и мы осторожно положили ему её под голову. Затем я бросилась обратно в сало – я знала, где у Стаса аптечка и дополнительные медицинские средства. Вернувшись с металлической кофрой, в которой лежали препараты, бинты, антисептики и прочее, я присела рядом с парнем и открыла ящик. Гена что-то стонал и готов был потерять сознание. – Гена, – позвала я, – ты слышишь меня?! Гена! Сколько тебе лет?! – Ему шестнадцать! – воскликнула срывающимся голосом Анжелика. Я нервно вздохнула. – Если бы мне нужно было, чтобы со мной говорила ты, я бы спросила тебя! – дрогнувшим голосом проговорила я. – Анжелика, тебе лучше отойти! – Амалия поднялась и, взяв девушку за плечи отвела в сторону, что-то негромко приговаривая. – Т-ты красивая... – вдруг проговорил глядящий на меня снизу-вверх парень. – Сп-пасибо, – кивнула я и печально улыбнулась, – ты тоже ничего... Вооружившись одноразовыми перчатками, я обработала края раны антисептиком. Достав из кофры марлевую ткань и вату, я соорудила из неё плотный тампон. Действовать нужно было быстро, и я спешила. Предметы то и дело валились у меня из рук, падая обратно в медицинскую кофру. Я ругалась себе под нос. Парень неожиданно прикрыл глаза и чуть повернул голову на бок. Стылый ужас тут же хлестнул меня по телу. – Эй, эй, Гена! – я пошлепала его по щеке. – Не закрывай глаза! Продолжай говорить со мной!.. – Я хочу спать... – простонал он. – И пить... Дай воды... Пожалуйста... – Нет, нет, нет, – я быстро замотала головой, раскрывая упаковки пластырей. – Сожалею, но тебе нельзя ни того, ни другого. – Умоляю... дай попить... – прохрипел парень. – Прошу... Дай... пожалуйста... воды... пожалуйста... Мне было бесконечно жаль его. Его мольбы вызывали слезы и горьким сожалением удушали меня изнутри. В горле образовывался треклятый жесткий комок. – Тебе нельзя, – ответила я, тихо. – Лучше расскажи о своей сестре. – Пить... – Кто она у тебя? – я не сдавалась. – Кем работает?... – Она жур... журна.... – Журналистка? – переспросила я и кивнула. – Круто! А где работает? – В газете... – простонал Гена. – А в какой? – изображая интерес, проговорила я. С величайшей и трепетной осторожностью, я приложила тампон к ране Гены на животе и закрепила её пластырями. Парень шепотом, слабеющим голосом рассказывал мне о газете, в которой работает его старшая сестра. Он то и дело закрывал глаза и готов был впасть в опасное беспамятство. Чёрт!.. – Гена... – обратилась я к нему. – Давай согнем ноги в коленях, так нужно... Двигаться он уже не мог. Поэтому мне пришлось самой сгибать его ноги. Ну, вот и всё. Это всё, что я могу для него сделать... Теперь мне остаётся только говорить с ним, чтобы он не потерял сознание, и ждать скорую. И я то её дождусь, а вот Гена... очень вряд ли. Чёрт возьми... Я торопливо и напряженно соображала, что ещё я могу сделать, чтобы он выжил, чем ещё я могу ему помочь! В порыве жалости и сочувствия, я провела рукой по темно-русым волосам умирающего парня. Гадкое неотступное чувство невидимой и болезненной язвой разрасталось в груди, как будто выедая плоть и прожигая сердце. Что ещё я могу сделать?! Что?! И словно в ответ на мои молчаливые внутренние вопросы, всплыло воспоминание о недавнем разговоре с Амалией. Я вспомнила, как рассказала ей о том, что сделала, о том, как спасла Никиту Ожеровского... И я отлично помнила, что ответила мне Амалия. ‘Госпожу Судьбу нельзя изменить и даже обмануть. Можно лишь заключить негласную сделку, но не более того’. Сделку... Кажется, цена этой сделки сейчас воочию лежит передо мной, в снегу и медленно тает, слабеет и меркнет... Пронзенная пугающей догадкой, я перевела смятенный взгляд на рану Гены. Она почти такая же, какая была у Никиты. И он сейчас... лежит на земле, в снегу и я стою рядом с ним, на коленях... Совсем, как тогда, рядом с умирающим Никитой Ожеровским. Господи... Нет... Нет, я же не хотела... Я не собиралась! Нет! Нет!... Убийственная мерзкая горечь вины заполнила душу, щедро разливаясь в сознании и отравляя разум. Это всё я... Это всё моя вина... Он умирает из-за меня... Его сестра лишится единственного близкого человека из-за меня... Это я разрушила их надежду на будущее, разрушив его, когда спасла Никиту... ‘Это всё ты – шепнул голос изнутри – Смотри, что ты натворила!’ – Нет... – слабо выдохнула я. Гена больше не двигался, не произносил слов, а его дыхание было едва заметным. Я в бессильном отчаянии вцепилась в его окровавленную одежду. И в тот же миг меня поглотило воспоминание. ... Я опять стояла на снегу, подле дома Ожеровских. Я опять видела, как Никита спешит из магазина к своему дому. К дому, где Маски уже пытают и убивают его семью. Я смотрела, как младший брат Михаила Ожеровского прошел мимо меня и направился вдоль забора их дома. В моей правой руке был зажат
Вы читаете Неоновые росчерки (СИ)
