нет. На миг Стаса поразила кошмарная, убийственная и ошеломляющая мысль, что он мог потерять её... У Корнилова перехватило дыхание и все силы, всё мужество покинуло его. Он понял, что не может допустить этого. Просто не может, потому что без неё... Без этой доброй и смелой синеглазой девочки, без её голоса, без её улыбки и остроумных замечаний, без её выходок и необдуманных опасных поступков... Без всего этого и без неё ему на *** не нужен этот ***ный мир. Он чуть не умер. И если бы его пальцы не нащупали крохотный, едва прощупываемый пульс, если бы он не увидел, что её губы и грудь лишь чуть-чуть, не смело, подрагивают от слабого дыхания... Он бы сделал это – он бы ушел вместе с ней. Они поднимались в молчании. Никто не осмеливался говорить. Вшестером они осторожно поднимались вверх, через переломанные и сожженные деревья, ступая по размякшей от дождя золе и пеплу. Над пожарищем поднимался густой, непроницаемый серо-белый туман. Он пах влагой, сырой землей, гарью и дождём... Тем самым дождём, что спас их всех... Они поднимались, а на востоке, далеко за лесом забрезжила золотисто-белая полоса нового рассвета. Лучи раннего солнца пронзили сырой туман, заставляя его светиться изнутри мягким желтовато-белым сиянием. Они были уже на вершине, когда Ника открыла глаза. Стас увидел это первым и облегченно, с тихой радостью, открыто улыбнулся ей. Ника тепло усмехнулась в ответ. Её правая, тонкая и слабая ручка, поднялась к его лицу. Легким и ласковым прикосновением двух своих пальчиков Ника смахнула одинокую скупую слезу на правой щеке Стаса. Он был готов закричать от невыносимой, распиравшей его изнутри радости, от неудержимого ощущения, окрыляющего и греющего нежной теплотой изнутри. Корнилов давно не был так счастлив. Когда они дошли к полицейскому Ниссану, в котором оставили Лёву, то увидели, что полицейский автомобиль стоит поперек дороги, а раненый парень, кашляя курит сигарету, найденную, видимо, в машине. Он молча перевел на них тяжелый и угрюмый взгляд, из-под своих очков. Все прекрасно видели лежащее в нескольких метрах от Ниссана тело. На асфальте, неподвижно, в луже растекающейся темной крови лежал он-последний из Масок. Его маска была разбита и её свет больше уже никогда не загорится. Сеня молча подошел к Лёве и забрал у него сигарету из рук. – Я убил человека... – хриплым голосом проговорил Синицын. – Я увидел, что он сделал... я сбил его... специально... Понимаешь? Я убил... убил человека!.. Арцеулов понимающе кивнул. – Это, – он поднял отнятую у парня сигарету, – тебе не поможет, поверь мне. ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ Среда, 25 марта. Предрассветная ночь. Пока Сеня менял пробитое колесо на Ниссане, мы со Стасом стояли у края обрыва на шоссе и смотрели на ласковые, робкие но, всё более яркие лучи рассвета. Его свет был похож на жидкое золото, что растекалось по горизонту заполняя мир светом нового утра. Мне было уже лучше, хотя меня порядком знобило и стояла я опираясь на Стаса. – Я хотела спросить тебя... – осмелилась произнести. – Спрашивай, – разрешил он. Я нервно сглотнула. – После всего, что случилось... Точнее, после того, что сказала Амалия, после того, что она рассказала... И после... того, как ты узнал... кто я... Я взволнованно вздохнула. Я боялась говорить, я слишком сильно боялась услышать ответ Стаса. – Ты... захочешь, чтобы я была рядом?.. Стас повернулся ко мне, ласковым движением приподнял мое лицо, заставил посмотреть ему в глаза. – Ника, – проговорил он с нескрываемыми чувствами, – одно из всего самого важного, что мне необходимо – это, чтобы в моей жизни обязательно была ты... И боюсь, что это навсегда. Он ласково провел тыльной стороной ладони по моей щеке и прижал к себе. Я с готовностью обняла его, прижимаясь головой к его груди и слыша его биение его сердца. В эти самые приятные для меня мгновения, наши сердца бились в унисон, в одном ритме, с одной частотой и одной амплитудой. И... боюсь, что это навсегда. Ну, или на всю жизнь. МАРИАН МИРБАХ Среда, 25 марта. Предрассветная ночь. Его препарат работал. И при том с потрясающей эффектностью. Только что его научные сотрудники, с нижних, секретных, ярусов его иммунологической больницы, продемонстрировали ему убийственные свойства созданного препарата. Правда, чтобы Мариан смог убедиться, что созданное медикаментозное оружие действует на всех одинаково, у него на глазах его ввели четырём разным пациентам. И все они закончили одинаково – жар, паралич, инфаркт. Мариан был доволен, его клиенты из Саудовской Аравии и Катара заплатят сотни миллионов, а может и миллиардов, за такой продукт. Мирбах продемонстрировал действие своего препарата и Родиону Датскому. Прикормленный им следователь СКР, выразил полное удовлетворение, тем, что показал ему Мирбах. Вот только причины его были кардинально отличны от тех, что радовали самого Мариана. Потому что, Родион вдруг достал пистолет, пристрелил стоящих подле Мариана охранников и объявил: – Мариан Мирбах, вы арестованы по подозрению в создании химического оружия массового поражения, фальшивых медикаментов и в убийстве полутора десятка людей, на которых ваши специалисты проводил опыты. – Ты... – выдохнул ошеломленный Мариан. – Я же тебе такие бабки платил... Ты забыл кто тебя кормит, Датский?! На чьи бабки ты шикуешь?! – Руки за голову, – пророкотал Датчанин. – Считаю до трех, потом прострелю тебе левое колено. А может правое, а может и оба. Не решил ещё. – Да я тебя сгною, с**а!.. – прорычал обозленный Мирбах. Грянул выстрел, и Марина рухнул на пол, воя от боли держась за простреленную ногу. По полу растекалась его кровь. – Твою мать!.. – визгливо завыл Мирбах. – Ты что творишь... Сейчас охрана набежит... – Пасть захлопни, – посмеиваясь бросил Мирбах, – я подбирал почти всю твою охрана и половина из них офицеры Следственного комитета и ФСБ. Чё вылупился? – Чтоб ты сдох! – с явной обидой воскликнул Мариан. Датчанин поднял пистолет и выстрелил во второе колено Мирбаха. Тот завыл с новой силой, осыпая Датского матерными проклятиями. В следующие несколько часов его охрана, которая
Вы читаете Неоновые росчерки (СИ)
