И вдруг что-то упало.
Там, наверху, в большом пустом зале, где до сих пор не было ни жизни, ни движения. Тем отчётливей был звук, эхом разнёсшийся в пространстве, как гром среди ясного неба, звук чего-то тяжёлого, металлического, упавшего на плиты пола. Удар!
Это оказалось настолько неожиданным для Олега, что он со мгновенно перекошенным лицом запнулся на ступенях, и его бросило на ближайшую стену, по которой он буквально сполз, потому что сразу ставшие ватными ноги перестали его держать. Руки его инстинктивно метнулись вверх, закрыть голову от неведомой, но уже реальной опасности, сердце бешено задёргалось в груди, и в глазах потемнело. Все недавние, все детские, все тёмные страхи и ужасы бурей пронеслись в голове, и тело Олега разом обмякло, лишённое силы и воли. Он стал похож на брошенную куклу или на труп, только что бывший живым и застигнутый внезапной пулей, нелепо и жутко скрючившийся на ступенях. Возможно, на какие-то мгновения он провалился в обморок.
Эхо прогремело, прошуршало, прошелестело по залу и смолкло. Всё опять погрузилось в абсолютную, но тревожную тишину.
Олег не мог прийти в себя. Он пытался, но совершенно перестал соображать. Его разрывали различные побуждения, о которых он не в силах был задуматься: куда-то бежать, спрятаться или, наоборот, броситься грудью навстречу опасности, лишь бы развеять неизвестность, лишь бы это перестало так пугать, лишь бы хоть что-нибудь. Но тело уже не принадлежало ему, и мысли разбегались, как стаи вспугнутых птиц, как снежные вихри. А вокруг снова было тихо, спокойно, и ничего не происходило. Он слепо таращился в сторону выхода, где лился яркий солнечный свет, где угадывался простор огромного зала и где сейчас притаился невыразимый ужас. Внутренняя, глубокая дрожь начала колотить его, но, вместе с тем, в голове постепенно прояснялось. Бля, во я трус,- мелькнула неожиданно трезвая мысль, и сразу появилось ощущение собственного тела, и кровь снова прихлынула к лицу. Возникло даже странное чувство стыда за свой ужас, который всё ещё никуда не делся. Он оглянуля, словно порываясь бежать обратно в подземелье, затаиться и переждать, и оттуда, где он находился ещё был виден край помещения за поворотом спуска, но там теперь царила темнота. Ни один из светильников, горящих ещё секунды назад уже не работал. Все кошмары, которые Олег мог бы вообразить себе всплывали в голове и воплощались наяву. Кажись, я прилип, почти отстранённо подумал он. Держась рукой за стену, он кое-как поднялся на ослабевшие ноги и, шатаясь, побрёл наверх к выходу в зал. Хватит, суки, истерик не будет! Напряжённый, дрожащий, пригнувшийся он выбрался на поверхность, не столько готовый ко всему, сколько ожидающий чего угодно. Как-будто он уже перешагнул грань, за которой панический страх превращается в обречённость. Но взгляд его безумно, затравленно и зло метался по сторонам. Вот это денёк,- шелестело в голове, ну и денёк...
На первый взгляд всё было без изменений. Жаркий солнечный день за окнами, заливающий светом огромное пустынное помещение с высоким потолком, и от всего веяло застывшей незыблемостью, даже покоем. Никакого движения, ничего. Весь этот просторный солнечный зал с горячим дневным маревом за многочисленными окнами совсем не внушал страх, любая деталь его словно бы приглашала расслабиться, отдохнуть, сбросить груз усталости, предаться, блин, покорному ожиданию, ведь он- зал- именно для этого предназначен, разве нет?.. Но что-то ведь упало?! Олег не мог расслабиться, ему настойчиво казалось, что в этом мирном зале притаилось что-то страшное- там, за спинками кресел, хоть они сетчатые и просвечивают насквозь, или там, вдалеке за барной стойкой, за стёклами киосков, или впереди справа за ширмой, где расположены служебные входы к кассам и к отделению дорожной полиции. Или это уже вообще за центральной дверью, в вестибюле? Да где угодно; оказывается, и в пустом помещении хватает мест, чтобы затаиться и смотреть оттуда, наблюдать... А ещё видеокамеры эти! Кто следит за ним, кто выключил свет? У него до сих пор не было ощущения пристального взгляда на себе и не хотелось ежесекундно оборачиваться, но, может быть, правда?.. Может, он просто сделался туповат для подобных чувств?
Однако, если мыслить логически, где могут находиться мониторы от камер?
...Бочком, наклонённый вперёд, стреляя глазами по сторонам, Олег начал продвигаться к обклеенной плакатами и объявлениями о розыске ширме, к дверям за ней, отдавая себе отчёт, что там может оказаться что угодно, но уже не собираясь отступать, подавив в себе желание броситься прочь. Он испытал такой страх, что сейчас стало почти всё равно. К тому же, неизвестность была страшнее. Солнечный свет обволакивал его, он двигался в душном неподвижном воздухе, пересекая резкие тени, поражённый нереальностью происходящего. Ничего, думал он, прорвёмся. Ширма и стена зала образовывали коридорчик, который мог отгораживаться металлической решёткой,сейчас открытой. Олег остановился у первой двери. Как раз это было отделение транспортной полиции; следующая дверь вела к кассам. Сделав глубокий вдох, крепко стиснув зубы, с глазами полными ужаса он подёргал, покрутил туда- сюда ручку двери, потом налёг посильнее. Заперто, мать вашу!.. Быстро перешёл к следующей двери- результат тот же. Третья дверь- заперто. Четвёртая... Бляха- муха, вот же вы гады! Олег сжал кулаки, в порыве неожиданной злости попинал одну из дверей. Ему ответило только быстро смолкшее эхо. Злость и странная обида окончательно вытеснили, заменили собой страх. Ему хотелось бить, уничтожать и рушить. Опять неизвестность. И с той стороны через окошки хрен пролезешь. Ну, если что, я двери-то выломаю, решил Олег. Хотя выглядели они более чем внушительно, и у каждой светился красный огонёк сигнализации, а это значило, что там- никого. Он повернулся кругом, разведя руки словно бы в недоумении и прокричал в пространство неожиданно осипшим, отвыкшим от речи голосом:
-Хер кого найдёшь на месте, когда надо!- и сам же тоненько захихикал над собственной плоской шуткой, но резко оборвал
