Чугунный шар в голове, и думать тяжело, все мысли рваные, над всем довлеет чувство горечи, безысходности. И ещё неотвязный страх, боль, тоска. Но нужно думать. Нужно хотя бы продолжать поиски. Чего? Неизвестно. Но чего-нибудь, что поможет. Олег давно уже докурил, но продолжал сидеть за столиком. Надо бы, надо бы, а сам не двигался.
-Ольга Тимофеева,- вдруг прошептал он и тут же понял, что ему остро хочется посмотреть ещё раз на её фотографию. Даже мурашки пробежали по телу. Всё это не случайно. Здесь крылась какая-то загадка. Или разгадка. Хотя детали того сна (который не был сном, он знал это до сих пор) несколько смазались, но смазались именно как воспоминания о неких давних, но реальных событиях. Это по-прежнему пугало, но было что-то ещё... ожидание чего-то? возможность?.. Олег решительно встал, испытав секундное головокружение, вернулся к кафешке, всё-таки прихватил несколько зажигалок, потом поспешил через зал. Он настороженно оглядывался, но при этом не ожидал чего либо внезапного. Древнее звериное чутьё подсказывало, что охоты за ним нет. Он брошен, и всё опять опустело.
...Вот и стенд с объявлениями. Стали ли они более пожухлыми? Вроде, нет. А чёрт его знает!.. А вот и она... Да, она. Олег смотрел на неё, чувствуя необъяснимое волнение, потом вчитывался в уже знакомые строки (кажется, текст не изменился, да и с чего бы), потом опять долгое время смотрел ей в глаза. И он помнил её. Помнил её в движении. Помнил все годы с ней. На фотографии она выглядела моложе, почти такой, какой была, когда они познакомились. Блин, но это же невозможно! Абсолютно невозможно! И тем не менее, это случилось и это происходит. Всё невозможно, что творится вокруг, но оно есть, от него не открестишься.
...А Ира? А Никитка- Никитоз? Они куда делись? Господи... Пусть хоть с ними всё будет хорошо. Он был плохим и ревнивым мужем и хреновым отцом для них, и теперь его уже, по всей видимости, нет, но ему было страшно думать, что они исчезают из его жизни- настолько невозвратно, что сама его жизнь замещается какой-то другой.
Олег задрожал всем телом, но на этот раз не от холода, наоборот, ему почему-то стало жарко... и душно... Пошатнувшись, Олег отошёл в сторону, тяжко привалился к ширме.
Ладно, сказал он себе, всеми силами пытаясь успокоиться, это происходит. Я не верил, а в жизни, оказывается, случаются самые дикие вещи. Но, скорее всего, это уже не жизнь, это другое... Думай, блин, как будем выбираться. Ни Ольга, ни тем более Ира ничем не помогут, так что не думай о них. Сейчас ты здесь один. И выход один. Где-то есть один выход, он должен быть. Обязательно должен быть, иначе во всей жизни, во всём мире, во всей Вселенной не было и нет никакого смысла.
Олег крепко зажмурился, постоял так несколько секунд, затем открыл глаза. Успокоился? Тогда вперёд.
Он проверил за ширмой. Все эти двери. Лампочки сигнализации больше не светились, но двери по-прежнему были заперты.
-Открывайте, суки!- выкрикнул Олег, чувствуя, что входит в неестественный горячечный кураж.- Мне бля как нужен автомат! Нет у вас автомата? Где дежурный по вокзалу?
Естественно, ответа не было. Он и не ждал. И взламывать двери он не хотел. Возиться с этим. Пошатываясь, заплетающейся походкой, Олег направился в другой зал- в центральный вестибюль. Здесь он давно уже не был, а потому внимательно осмотрелся: не изменилось ли чего? Вроде как, всё было по-прежнему, только и здесь ощущалось явное, но неброское запустение. Надо бы проверить расписание, подумал Олег. До сих пор ли все дороги ведут в Поля Камышей?
Туда он и пошёл, по дороге оглядывая все уголки просторного зала, держа нож наготове. Большое табло между двумя киосками совершенно не изменилось, и все пути- бесчисленные километры рельсов- всё ещё сходились здесь, в этой точке. Тогда почему я тут совершенно один?- спросил себя Олег. Но в действительности ему не было особо интересно. Впрочем, как посмотреть. С другой-то стороны, он мечтал и молил о том, чтобы встретить кого-нибудь. Разумного и дружелюбного, само собой. Им завладевала скука, вернее, острое одиночество, он совершенно устал вариться в собственном обществе. Вот бы с кем поговорить, разделить непомерную ношу. Но при всём при этом ему казалось, что теперь он знает главную тайну. Эта мысль стала для него своеобразным императивом, исподволь она подкрадывалась давно и долго зрела, и теперь он почти спокойно принял её.
Всё-таки это смерть. Грёбаная послежизнь, или как это ещё назвать.
А иначе и не объяснишь всё происходящее. Да и все признаки налицо. Да, блин... Какие, к чёрту, признаки? Откуда можно знать, как это бывает? Но всё равно. Он решил считать так. И почему-то даже огорчало, что он совершенно не помнит момента своей гипотетической смерти. В поезде его, что ли, прибрало, так сказать? Надо полагать. По-крайней мере, поезд, это последнее, что он помнит, да и оказался ведь на
