Олег спустился вниз, немного разочарованный. Всё-таки ещё одна возможность отрезана, ещё в одном направлении не оказалось заветной дверцы с надписью «выход». Знал же, что ничего не обнаружит интересного, а всё равно обидно. Так его сожаления всё возрастали, а сам он покинул коридоры служебных помещений и вернулся в вестибюль. Он отправился к дверям, выходящим на привокзальную площадь. Там, за окнами и стеклом дверей по-прежнему была неуютная хмурая осень. Олег попытался открыть дверь, и, конечно же, она снова не поддалась. Он внимательно осмотрел её, но не обнаружил никаких замков, если только с той стороны какие-нибудь засовы. Ну нельзя туда, нельзя, сказал он себе. Понимаю.
Используя давишнюю скамейку с железными ножками, Олег попытался снова разбить стёкла, и на этот раз упорно долбил в самые разные места, перетаскивая скамейку от окна к окну, до двери и снова до окна. Пока голова не закружилась от усилий. Всё безрезультатно. Флаг вам, твари.
Постояв немного с поджатыми губами, с холодной ненавистью во взгляде, Олег пересёк пустой, пугающе заброшенный вестибюль и беспрепятственно вышел на перрон. Вдохнул полной грудью чистый, по-осеннему свежий воздух, почему-то наполненный запахами леса, прелой листвы, трав, грибов. Совсем не чувствовалось нефти и других сопутствующих человечеству запахов, хотя на первый взгляд здесь ничего не изменилось. А нет, блин. Изменилось. Олег присел на ту самую скамейку, на которой очнулся когда-то, где-то в другой жизни (или послежизни?). Он немного продрог в своей легкомысленной одежде. Хорошо хоть ветра нет, полнейшее затишье. Он смотрел на пустые пути и видел, что во многих местах они заросли густой травой, которая уже пожухла и пожелтела. Товарняк стоял на прежнем месте на далёких путях, и Олег, хоть и видел его недостаточно резко, готов был поклясться, что колёса его также вязнут в ничем не потревоженной траве. Это впечатляло и пугало неведомой грозной силой. Это было то, чего он не мог понять, а оттого боялся.
Но в этом есть и свои плюсы, подумал Олег, имея в виду осень, траву, выросшую в неподходящих для неё местах, всё печальное запустение, коснувшееся станции. Это значит, что мир (или что оно такое?) на самом деле не застыл и куда-то движется. Посмотрим, куда. Он не мог более отчётливо осмыслить, что ему может принести данная ситуация и знание о ней, потому что сознание плавало в густом горячем киселе, но в душе его медленно нарастал гнев. Он бесконечно устал от всего. Посмотрите только, во что я превратился! Загнанное, дрожащее животное. Почему я должен это терпеть? Безропотно плыть куда-то с этим долбаным поддельным миром? Зарастать дурацкой травой? Мне точно не надо туда, куда меня тащат! Неважно, что там. Явно ничего хорошего.
Сидя на холодной скамейке, покрываясь «гусиной кожей», глядя на вросший в землю вместе с рельсами товарняк, Олег, похоже, придумал, что ему надо делать. Что мне, в конце концов, терять? Конечно, всегда, в любой момент всё может стать хуже, чем есть, но сейчас не тот случай, когда это должно останавливать. Иначе остаётся просто тупо сидеть и ждать. Превратиться в товарняк, уйти в траву, стать заброшенной станцией, холодной сумрачной осенью.
Олег встал со скамейки, покачнулся от гулкого толчка в голове, поморщился и отправился в обход здания вокзала. Он шёл и повторял про себя: терять нечего, терять нечего. Миновал магазинчик, обратив внимание, что огонёк сигнализации над железной дверью больше не светится, что не удивило и не задело. Остановился у шлагбаума. Нечего, нечего. Ничто. Пустота. Разум человека отказывается принять или хоть как-то осмыслить тот факт, что его жизнь может оборваться без всякого следа, что он просто перестанет быть. Это почти то же самое, что думать о границах Вселенной, которая, включая в себя всё, должна в то же время где-то и в чём-то находиться. Но и в послежизнь, если честно, не особо верилось, даже если вот она, вокруг него. Всё это, считал Олег, не более, чем упражнения запертого в темнице незнания мозга, ищущего выход, строющего догадки, питая мечты, надежды и страхи при полном отсутствии достоверной информации. Ну а мы, сказал себе Олег, сами всё посмотрим. Он обошёл шлагбаум, и снова вся площадь раскинулась перед ним, теперь странно изменившаяся, неухоженная, давно и безнадёжно заброшенная,- примерно так Олег думал и о себе. Ему вдруг страшно захотелось закурить, и рука уже потянулась к карману, но он остановил себя. Боялся, что передумает, что сделав паузу на перекур, он не найдёт в себе больше смелости, чтобы осуществить задуманное. Что ж, это направление ничуть не хуже любого другого. В первый раз (когда ещё были живы почти все надежды) он пришёл именно сюда. Если выхода нет, то надо применять самые отчаянные меры. Выход найдётся. Пусть это будет своеобразное самоубийство мертвеца. А может, и реальное самоубийство, Олег осознавал это, но понимал он и то, что оказался настолько загнанным в угол, что, пожалуй, ничего другого не остаётся. По-крайней мере, оглушённые мозги не находили альтернативы. А и правильно. Он не будет играть по каким-то там правилам. Не пускаете? А я всё равно буду прорываться. Будь, что будет.
Олег с силой выдохнул, чувствуя себя стоящим на краю бездонной пропасти, набрал полную грудь воздуха, остановил взгляд на далёком автомобиле, наметив его как цель, и рванул с места вперёд на открытый простор замершей в бесконечном ожидании привокзальной площади. По краю сознания скользнула полная ужаса мысль, что он совершает непоправимую ошибку, но было уже поздно. Он в любом случае не собирался отступать.
И в какой-то момент его отчаянного бега незримый, но никуда не девшийся барьер ударил Олега, срезал его на лету и поглотил, а он даже не успел понять, что с ним произошло.
***
Кто-то хлопнул дверью тамбура, и это разбудило Олега. Он высунул нос из-под одеяла, приподнялся, сонно посмотрел вдоль прохода. Ага, утро уже. Во всяком случае, рассвело. Но многие ещё спят. Надо успеть в туалет, а то потом не дождёшься, когда люди начнут просыпаться один за одним. Зевая, Олег сел, достал сумку, нашёл в ней зубную пасту, щётку, мыло и бритву, перекинул через плечо полотенце. Прохладно
