Разгорелся спор: часть людей считала, что податься в наёмники – хорошая идея, часть относилась к этому отрицательно.
– Да никто же насильно не тащит! – воскликнул кто-то. – Хотите – идите, хотите – нет. Ваши проблемы, коли свой шанс профукаете.
Феокрит задумался. Пойти в наёмники действительно не такая уж и плохая идея. Он вспомнил двух парней, с которыми пил в Мегерии: эти люди многое повидали, были одеты по последней моде, да и жили на широкую ногу. А если рискнуть? Рискнуть, чтобы выбраться, наконец, из жалкой шкуры мелкого бандита, разбогатеть, выйти в люди… Неужели славный род Данаидов закончится на таком неудачнике, как он, в одной из нелепых стычек с охраной караванов? Может быть, судьба действительно даёт шанс?
– Не желаешь податься в наёмники? – спросил он Неокла.
– Ну его в пекло, мне и тут хорошо. А ты решил ехать?
– Не знаю. Понимаешь, надоела такая жизнь. Сколько можно в параше ковыряться?
– Что ж, хозяин-барин. У меня желания нет, да и тебе не советую. Я ведь тоже побывал на войне, хоть и не довелось сражаться – хреновое это дело: живёшь, как собака, и как с собакой, с тобой обращаются. Нахлебался, спасибо!
Фекорит в Западной войне не участвовал. Тогда совсем ещё молодому разбойнику хотелось лишь свободы и лёгких денег, а на остальное было откровенно плевать. Вот и прятался он с дружками в лесах к северу от Мегерии, где время от времени грабил плохо охраняемые обозы, надеясь однажды разбогатеть.
– Знаешь что, – сказал Феокрит, – катувелланцы забрали у меня Родину много лет назад. Именно из-за них мой род утратил величие. Я бы пошёл воевать, но только против короля.
– Тога тебе надо в Нэос, – влез в разговор человек с изувеченной рукой. – Слышал, архонты и знать прибрежных городов собирают наёмников, хотят поддержать южные герцогства и не дать королю объединить земли. Свободные полисы только и думают, как бы раком поставить Железноликого со всей его армией.
Напившись браги, бандиты завалились у очага и захрапели. Но Феокриту не спалось: будоражило предвкушение того, как в бою он заслужит славу, и может быть, даже титул. «Я должен пойти туда, – думал разбойник, – наконец появилась хоть какая-то цель в моей поганой жизни, кроме как заниматься воровством и мелким мошенничеством». И эта цель заставила заиграть окружающий мир новыми красками. Под утро Феокрит уже имел твёрдую решимость осуществить задуманное.
– Так и не надумал со мной ехать? – поинтересовался он утром у Неокла. – Катувелланцы уничтожили и твою Родину тоже.
– Прости, брат, – скептически покачал головой приятель, – но мне нет дел до разборок лордов и подыхать в них я не намерен. Может, и ты выкинешь эту дурь из головы?
– Знаешь, вчера я ещё сомневался, но сегодня ночью ясно почувствовал, что меня ведут боги. Уверен, высший смысл моей жизни именно в этом: вернуть утраченное величие моему роду.
– Не знай я тебя так хорошо, решил бы, что ты умом тронулся, – вздохнул Неокл, – впрочем, может, и правда судьба твоя не здесь.
Попрощавшись со старым другом и остальной компанией, Феокрит отправился на третий этаж, где полный, лысый кастелян с постоянно недовольным лицом выдавал деньги. За нападение на караван причиталось всего пара золотых. Плата за такой риск показался смешной, но права качать разбойник не стал.
– Мне нужна лошадь, – сказал он.
– Без проблем, – ответил кастелян, – два золотых за коня, один – за сбрую.
«Проклятый скупердяй, – мысленно ругался Феокрит, – оберёт же до нитки!»
– В Мегерии сбруя стоит в два раза дешевле! – возмутился он.
– Вот и покупай в Мегерии, если так, – грубо осадил его управляющий, – А тут стоит один золотой.
Феокрит отдал все заработанные деньги за коня, но на седло уже не хватало.
– У тебя неплохой меч, – заметил кастелян, – могу обменять.
Разбойник заколебался. Меч являлся трофеем, да и стоил дороже простенькой сбруи, но, с другой стороны, обращаться с подобным оружием бандит всё равно не умел, а это рано или поздно сослужит дурную службу.
– Пёс с ним, забирай, – махнул он рукой.
Пошли во двор, куда вчера пригнали лошадей из ограбленного каравана. Конюшни замка не могли вместить такое количество животных, и тесный двор оказался забит под завязку. При дневном свете Скархолд выглядел из рук вон плохо: стены потрескались, покрылись мхом и растительностью, а верхняя галерея с бойницами местами обвалилась, подточенная сыростью и холодами. Крепость походила на своего владельца – такая же серая, сгорбленная, неприветливая. Внимание Феокрита привлекла пара слуг – они выносили трупы из подвала донжона и складывала недалеко от ворот, где уже скопилось с десяток тел, сваленных в кучу. Синюшные лица с раскрытыми глазами и ртами выглядели жутко, и у каждого мертвеца от уха до уха тянулась длинная рана – ночью им всем перерезали глотки.
– Старая тварь! – тихо обругал Феокрит барона.
Мальфрида Ворону они с кастеляном встретили возле лошадей – тот осматривал захваченных животных.
Увидев Фекорита, барон удивился:
– Уже уходишь? Хм. И куда подашься? Впрочем, не торопись, дело есть. Не пыльное. Вот этих надо вывезти подальше, – он кивнул в сторону покойников, – чтобы деревенские не видели. Заплачу, разумеется, серебром.
Фекорит внезапно подумал: а что, если просто прирезать старого проходимца здесь на месте? Что, если освободить мир от подонка? Кто его хватится?
Барон ждал ответа:
– Чего задумался? Нужны деньги?
– Ехать надо, – буркнул разбойник, еле сдерживая накатившую злобу.
– Ну как хочешь, дело твоё, – развёл руками Мальфрид и вернулся к прежнему занятию.
Кастелян предложил Феокриту пегого, низкорослого жеребца. В лошадях бандит кое-что понимал: для легковооружённого воина эта животина подходила в самый раз. Надев на коня сбрую, он направился с ним к воротам. Проходя мимо трупов, Феокрит увидел женскую фигуру, склонившуюся над одним из тел. Закрытая плащом с капюшоном, она сотрясалась от рыданий. Разбойник подошёл ближе, и тут всё стало ясно: на земле лежал Лин Перст с перерезанной глоткой, остекленевшие глаза парня смотрели в небо, молодое лицо с мужественными чертами, которое наверняка нравилось многим женщинам, теперь выглядело осунувшимся и страшным.
Какое-то время Феокрит стоял рядом, не зная, что сказать. Наконец, он пересилил себя и осторожно обратился к плачущей Шане:
– Послушай, жаль, что так получилось, сочувствую, правда. Но ты всё равно
