Ворожея, облегченно выдохнув, кинулась к распростершимся на полу детям.
— Что с ними? — услышала она встревоженный голос Могуты, замершего на пороге.
— Живы, хвала Богам, — глухо отозвалась она и, прикрыв лицо руками, расплакалась, давая волю бурлящим в груди переживаниям.
— Ну, будет, — тихонько произнесла подошедшая Ведана, ласково погладив её по голове, и спросила: — Лойма была?
Ялика лишь кивнула, захлебываясь от душивших ее рыданий.
— Тяжело тебе, пресветлая, пришлось, — то ли спросила, то ли заключила Ведана, заметив рваную рану на запястье. — Кровиночку в ход пустить пришлось.
— Сама виновата, — буркнула Ялика, утирая рукавом катящиеся слезы. — Она вернется. Отсидится в лесах до полуночи, сил наберется и вернется.
— Вижу, — прошептала Ведана, разглядывая детей подслеповатым прищуром. — Связала себя, нечистая, с ними узами черными.
Уложив так и не проснувшихся детей в кровати, они вышли из горницы, прикрыв за собой дверь.
Тяжело дышащий от боли в боку Могута тут же опустился на лавку за столом и тяжелым мрачным взглядом сопровождал засуетившуюся Ведану.
Травница, завесив разбитое окно старым потрепанным одеялом, разожгла лучины и помогла Ялике перевязать запястье, рваная рана на котором покрылась черной обуглившейся коркой.
— Что делать-то, пресветлая, будем? — нарушил молчание Могута, когда все расселись за столом.
— Ты и Ведана — ничего, — на секунду задумавшись, тяжело заключила Ялика. — Ты говорил, что колдовство кто-то навел.
Могута мрачно кивнул.
— Лойма не просто детей поглотить хотела, — продолжила она, задумчиво разглядывая перебинтованную руку. — Она пыталась связать их души с собой. Колдовство нужно разрушить. Иначе лойма вернется. Не завтра ночью, так через день, через два, может, через неделю, но вернется, чтобы завершить начатое. И тогда ни я, ни Ведана, ни тем более ты, Могута, не сможем защитить детей.
Ворожея замолчала, бросив настороженный взгляд на прикрытое одеялом окно, и, словно соглашаясь со своими мыслями, решительно кивнув, добавила:
— Поутру отправлюсь в имение Огнеяры. Может, след какой найти удастся.
Могута насупившись, посмотрел на Ялику и, не говоря ни слова, тяжело поднялся из-за стола и отправился в свою горницу. Едва за ним прикрылась дверь, Ведана чуть слышно произнесла, бросив встревоженный взгляд на ворожею:
— Ты видела, пресветлая? Детей-то уже, считай, и нет на этом свете, души их почти в серые пределы следом за нечистью ушли. Что их в Яви еще держит, поди, одним Богам и ведомо.
— Видела, Ведана, видела, — горестно вздохнув, отозвалась Ялика. — Потому-то колдовство и надобно разрушить. Как дом от нечисти оградить, знаешь?
Старая травница молча кивнула.
— Вот, утром, как уйду, и сделай так, как надобно, — посоветовала Ялика.
Как только забрезжил рассвет, и деревенские петухи поприветствовали восходящее солнце, ознаменовав начало нового дня, так и не сомкнувшая глаз Ялика покинула дом старой травницы. Эх, если бы она не забыла вчера свою сумку, то, может, и не пришлось бы прибегать к магии крови, призывая на помощь Велеса. Не зря ведь наставница без устали повторяла ей, что кровь — это последнее средство, когда другого выхода уже нет, и без крайней нужды прибегать к нему не следует. В следующий раз Боги могут и не откликнуться. Поэтому она первым делом зашла на постоялый двор за оставленной там котомкой.
Встретив Радмилу, встревоженную её долгим отсутствием, Ялика как следует расспросила девушку о пути до имения Огнеяры, и, узнав все требуемое, поспешила к кузнецу, справить ножны для неожиданного подарка Мортуса. Не дело — оставлять оружие без надлежащей защиты. Еще сломается в самый неподходящий момент, а то и вовсе предательски вопьется в бок или бедро, ежели просто так подвесить его на пояс.
— Ладная работа — мастера достойная, — заключил кузнец, пристально рассматривая серебряный кинжал и, подозрительно сощурившись, спросил: — Откуда он у тебя, пресветлая?
— Так ты, Богдан, ножны-то смастеришь? — раздраженно спросила Ялика, которой его взгляд и тон не пришлись по душе.
— Не серчай, пресветлая, — примирительно произнес кузнец, возвращая кинжал. — Нет нужды мастерить…
Коренастый Богдан с густой, рыжей бородой, в подпалинах от царившего в кузнице жара, стал суетливо копаться на верстаке, захламленном различными инструментами и поделками. Разворошив мускулистыми руками груду, по всей видимости, забракованных заготовок, он извлек из-под них искусно сделанные ножны, украшенные витиеватым узором рун и символов, переплетающихся друг с другом.
— Вот, помню же, что где-то здесь были, — вытерев пот со лба, пробасил кузнец и протянул ножны Ялике. — Пару месяцев назад, по весне, кажись, заходил к нам в село странный путник. Имя еще у него какое-то диковинное было, запамятовал. Так просил он меня ножны сделать, точь-в-точь к такому же клинку, который ты мне показала, поэтому и спросил, где его взяла…
— Мортус? — осторожно уточнила Ялика, разглядывая плавные изгибы узоров на поверхности ножен.
— Точно! Мортусом его звали! — старательно закивал Богдан, приветливо улыбнувшись. — Сам он набросок и сделал. Я тогда еще подивился чудно́му рисунку. Но заказ-то исполнил, да только заказчик пропал, ни следа, ни духу.
Аккуратно вложив кинжал в ножны, ворожея поразилась тому, как ладно они подходят друг к другу, и спросила:
— Сколько за работу возьмешь?
— Вперед плачено, — кузнец покачал головой. — Чую, не вернется заказчик за работой, посему забирай.
— Не вернется, — чуть слышно заметила Ялика с грустью. — В царство Мары отправился.
Поблагодарив кузнеца и прикрепив ножны к поясу, она, следуя наставлениям Радмилы, отправилась к сгоревшему имению.
Еще издали Ялика почувствовала удушающий запах гари. Казалось, этот смрад пропитал все вокруг: и дорожную пыль, и зеленеющую на полях траву, и раскачивающиеся от дуновений легкого ветерка вершины деревьев, громадными исполинами возвышающимися чуть вдалеке. Даже проносившиеся по небесной синеве невесомыми призраками пушистые облака пахли недавно приключившейся бедой.
Когда показались первые обугленные остовы изб и хозяйственных построек, запах стал совсем невыносимым. К нему добавилось зловоние паленой плоти и шерсти. Видимо, вместе с постройками погорели и все их обитатели, включая животных. Над воцарившимися вокруг смертью и разрушением не властно было даже летнее солнце, лучи которого, казалось,
