И громоподобные шаги, неизбежно приближающие с каждой секундой, с каждым биением обезумевшего, захлебывающегося кровью сердца.
Даже сквозь плотно закрытые веки Ялика ощущала направленный в ее сторону нечеловеческий, пришедший откуда-то из самых глубин вековечной тьмы, взгляд. Взгляд полный неприкрытой ненависти и злобы ко всему живому, обездвиживающий и в одночасье лишающий воли к сопротивлению. Взгляд, безжалостно опаляющий не только беззащитную плоть, но и дотла выжигающий своей яростью душу.
Неожиданно все стихло.
Собрав остатки неотвратимо рассыпающейся словно песок воли, Ялика все-таки заставила себя открыть глаза, чтобы в последние мгновение перед неизбежным небытием узреть кошмарное порождение тьмы, вознамерившееся во чтобы то ни стало прервать ее земной путь.
Против ожиданий, увиденное оказалось куда прозаичнее и вместе с тем несоизмеримо страшнее самого ужасающего чудовища, вышедшего из неизведанных глубин тьмы или поднявшегося со дна обезумевшей фантазии безвестного художника, лишенного малейших проблесков разума и безнадежно погрязшего в грязи собственных бесконечных кошмаров.
Волна спазмов немилосердно подкатила к горлу девушки.
Покрытый с ног до головы кровью и кусками плоти, младенец жадно копошился среди окровавленных ошметков тела того, кого Ялика некогда знала, как Охотника. Странная, беззаботно-блаженная улыбка отвратительной маской застыла на бледном лице мертвеца, словно тот, умирая, испытал недоступное никому из живущих наслаждение.
Прервав кошмарную трапезу, младенец с живым интересом уставился на обмершую девушку, безуспешно пытающуюся справиться с накатывающей тошнотой. Плотоядно оскалившись и обнажив ряд мелких игольчатых зубов, он вдруг моргнул. Вертикальные кошачьи зрачки глаз, расползлись, превращаясь в бездонные океаны тьмы. Обрадовано загугукав, жуткое дитя медленно поползло к Ялике, ежесекундно поскальзываясь в крови и окуная зловещую морду в разлитую вокруг кровь.
Не в силах больше выносить происходящее, Ялика истошно завопила и бросилась бежать прочь. Куда угодно, лишь бы оказаться как можно дальше от тошнотворно-омерзительного младенца. И как это часто бывает в кошмарах, реальность, вдруг сделавшись вязкой, превратилась в густой кисель. С трудом преодолевая тягучее, отнимающее силы сопротивление окружающего, девушка только неимоверным усилием воли заставляла себя переставлять ноги, а вослед ей неслось недовольное, будто бы обиженное мычание неотступно преследовавшего ее младенца.
Сокрушительный удар в спину сбил ее с ног, безжалостно выбив остатки воздуха из болезненно сжавшихся легких. Рухнув, как подкошенная, она безуспешно попыталась закричать.
И вдруг проснулась.
Судорожно хватая ртом воздух, в попытке унять сорвавшееся в бешеный галоп сердце, юная ворожея бессмысленно уставилась в деревянный потолок, прячущийся в глубине предрассветных сумерек. Подобные кошмары неумолимо повторялись почти каждую ночь, с тех самых пор как ей удалось живой и невредимой выбраться из темного царства аспидов. Чем они были — зловещим предзнаменованием грядущего или же тягостными, безумными сновидениями, коварно вившими гнездо в глубинах ее измученного разума? Оставалось только гадать. И в ужасе ожидать наступления следующей ночи.
Немного успокоившись и приведя мысли в порядок, Ялика поднялась с кровати, стараясь не разбудить мешу, беззаботно сопящего рядом, и, накинув на плечи плащ, тихо выскользнула из комнаты, беззвучно притворив за собой дверь.
Постоялый двор, в котором она с друзьями остановилась в Новограде, мало чем отличался от памятной корчмы Горбыля, впрочем, как и все подобные заведения в любом уголке известного мира, поэтому найти выход на улицу даже в почти полной темноте оказалось не сложно.
Оказавшись снаружи, Ялика зябко повела плечами и плотнее закуталась в плащ. Здесь, далеко на севере, ночи в самом конце серпня были куда холоднее, напоминая своим прохладным дыханием о скором приближении хмурой осени.
Вздохнув полной грудью, чтобы наконец-то избавиться от липких прикосновений недавнего кошмара, девушка подняла голову. Сквозь редкие просветы в низких лохматых облаках на нее будто бы с какой-то затаенной благосклонностью посмотрели колючие искорки звезд, все еще украшавшие своим призрачным сиянием уже начавший светлеть перед рассветом небосвод.
— Опять? — услышала Ялика за спиной обеспокоенный голос Добрыни.
Должно быть она как-то ненароком потревожила его чуткий сон, даже несмотря на то, что богатырь спал в соседней комнате.
Ничего не говоря, девушка лишь отчужденно кивнула. Здоровяк попытался было обнять зябко кутающуюся в плащ ведунью, но та легким, почти неуловимым движением отстранилась.
— Не надо, — едва слышно пробормотала Ялика. Отчего-то заботливые объятия богатыря сделались ей вдруг не просто неприятными, а какими-то чужими, холодными и совсем неуместными. Добрыня обиженно засопел, но, видимо, решил не уходить.
— Интересно, куда Колояр запропастился? — нарушила неловкое молчание Ялика.
Колояром звали того самого рыжебородого торговца, с которым друзья познакомились в Пересечене, и у которого был куплен плащ, выручивший их в подземельях аспидов, и согревающий девушку этой прохладной ночью. Именно этот странноватый северянин тайно вывез друзей на своей телеге, груженной диковинными товарами, из охваченного волнениями города, когда его жители прознали о пропаже головы. Злые языки тогда на всякий лад принялись утверждать, что это именно проклятая всеми богами ведьма виновата в таинственном исчезновении градоначальника и требовали во что бы то ни стало сжечь чертовку, чтобы и другим неповадно было. Успокоить разгневанных, будто бы разом сошедших с ума горожан Добрыня не смог ни уговорами, ни напоминаниями о том, что именно Ялика помогла избавить город от недавно свалившейся на него неизвестной хвори. Именно поэтому, ведунье не оставалось ничего другого, кроме, как попытаться бежать из Пересеченя. Встреченный Добрыней на торжище Колояр, так кстати собиравшийся вернуться домой в Новоград, согласился помочь, поскольку, как он философски заметил, не понаслышке знает о том, вчерашний спаситель на следующий день может быть превращен молвой в лиходея и душегубца.
— Пес его знает, — чуть помедлив, отозвался Добрыня и вновь попытался заключить девушку в свои объятия.
На этот раз та не стала противиться. Удовлетворенно хмыкнув, или это только почудилось Ялике, здоровяк любовно и трепетно прижал ее к себе, словно боясь спугнуть ее неосторожным, неуклюжим движением. Странно, но ведунье вдруг сделалось необычайно легко и беззаботно, как никогда до этого, будто бы волны заботы и ласки, исходящие от богатыря, мигом смыли все ее ночные страхи и переживания. По телу девушки разлилось необычайно приятное тепло, а ее зачерствевшее, покрывшееся ледяной коркой сердце, вдруг оживленно затрепетало, радостно вторя взволнованному биению в груди богатыря.
— Я тут подумал, — неловко замявшись, прошептал Добрыня. — Может мы здесь останемся… Обживемся как-нибудь…
— Ох, Добрынюшка, — выдохнула Ялика, всем телом чувствуя, как напрягся здоровяк. — Ты же знаешь, я не могу. Я начала то, во что лезть не следовало бы. Нет мне теперь спокойной жизни. То создание, которому я дорогу перешла, в покое меня теперь не оставит. Те видения, что показали мне вужалки… Я знаю… Я должна защитить Великое Древо. Не знаю как, но должна.
— Не держи зла, пресветлая, — недовольно буркнул Добрыня. — Но
