Усмехнувшись так, что черты ее миловидного лица неожиданно превратились в некое подобие неприятной, омерзительной маски, Ялика, не спеша, наклонилась и зачерпнула полную ладонь пепла, который, безропотно повинуясь ее гневу, с готовностью занялся алым огнем и медленно заструился сквозь ее пальцы. Тяжело опадая на землю, капли пламени, покрытые частыми прожилками непроглядной тьмы, медленно расплывались кипящими кляксами. Не переставая уродливо кривить рот, девушка надменно выпрямилась. А в следующую секунду посреди бушующего и ярящегося моря черно-алого огня, жадно вытянувшего свои опаляющие языки высоко в небо, показалось нечто донельзя зловещее и величественное, коварно примерившее на себя маску той, кого когда-то звали Яликой.
Бьющееся в судорогах где-то на задворках пожираемого необузданной яростью чужеродного сознания то немногое, что еще осталось от ворожеи, с запоздалым ужасом узнало в занявшей ее место сущности пришельца из своих кошмаров.
— Кто ты? — с испугом в голосе прорычала Модгуд и трусливо отступила на шаг назад, избегая обжигающих прикосновений разъяренного пламени.
— Прочь, чудовище! — выкрикнула ворожея. Или это была сущность, занявшая ее место?
Повинуясь небрежному взмаху руки Ялики, пламя обрадовано взмыло вверх, качнулось из стороны в сторону, словно пробуя свои силы, и со злым гулом устремилось в сторону великанши. Та, дернувшись как от удара, угрожающе оскалила пасть, обнажив ряды белоснежных, похожих на сталактиты, зубов и с натугой выдохнула. С ее губ, покрывшихся вдруг тонкой коркой изморози, с ужасающим свистом и воем сорвался вихрь ледяного воздуха. Повеяло жутким холодом. На краткий миг показалось, что остервенело ревущий смерч, сумеет преодолеть стену пляшущего вокруг ворожеи иномирового огня. Но девушка лишь безумно рассмеялась в ответ и, сделав короткий шаг вперед, играючи легко преодолела чудовищное сопротивление ледяного дыхания великанши. Ведомое ее волей пламя, почернев, взметнулось до самого неба. Затем, не знающей преград лавиной, обрушилось на Модгуд, попытавшейся беспомощно защититься вскинутыми к лицу руками.
Исступленное буйство черного огня, продолжалось всего несколько секунд, но и этого оказалось достаточно для того, чтобы великанша тяжело рухнула на землю, опустившись на одно колено и выставив вперед руку. Ее кожа местами оплавилась и растрескалась, обнажив почерневшую от запредельного жара плоть, чадящую призрачно-синим дымком.
Впрочем, в следующую секунду Модгуд уже твердо стояла на ногах. Напряженно расправив плечи, будто бы скидывая невидимый груз, великанша тяжело посмотрела на ворожею.
— Ты назвала меня чудовищем, — наконец-то произнесла Модгуд. — но посмотри на себя! Кто ты? Сила, что бурлит в тебе подобно огненным рекам у костей гор, не твоя. Она не принадлежит миру живых, не пришла из мира мертвых. Злая, беспощадная, жаждущая лишь одного — разрушения ради разрушения. Остановись, пока она не поглотила тебя целиком, а за ним и все сущее.
Сказанное нестерпимо больно хлестнуло по сжавшемуся в каком-то безразличном оцепенении сознанию ворожеи, в одночасье, заставив пробудиться и невозможным усилием воли разорвать сковавшие ее разум цепи гнева. Поселившийся внутри монстр, о существовании которого Ялика даже не подозревала, огрызаясь и разбрызгивая ядовитую слюну, нехотя отступил. Затаился, свив уютное гнездо где-то глубоко в душе ворожеи. Придет время, и он вернется. И кто знает удастся ли в следующей раз удержать в узде это безумное, кровожадное чудовище, способное повелевать силами недоступными никому из когда-либо живших?
Вместе с уснувшим монстром, в одночасье испарилась и страшное, запредельное могущество, которым с неожиданной для себя легкостью еще мгновение назад повелевала одержимая запредельным гневом ворожея. Обессиленная Ялика с тяжким стоном рухнула на колени.
Наблюдавшая за ней великанша как будто удовлетворенно усмехнулась.
— Теперь я вижу, — печально склонив уродливую голову, произнесла она. — Да, вижу. Пожалуй, ты та, кому суждено либо спасти этот мир, либо навсегда погрузить его в черное горнило хаоса и разрушения. Но не обольщайся, ты всего лишь игрушка в руках случая.
Модгуд помолчала, словно что-то обдумывая.
— Наверное, лучшим выходом было бы прервать твое существование, — прорычала она наконец. — Пока я еще могу справиться с тобой. Это мое царство. Мрачная Хель благосклонна ко мне, а потому с радостью поделится своим могуществом. Но на твое место рано или поздно встанет другой. Тот, кто с легкостью поддастся на сладкоречивые уговоры тьмы, отныне живущей в тебе, смертная, и с великой радостью примет ее силу. В тебе же еще горит благодатный огонь надежды…
— Опять за свое? — раздраженно оборвала ее ворожея. — Талдычите, словно бабы базарные, о какой-то надежде, даже не потрудившись толком объяснить, чего вам всем от меня надо.
Великанша неожиданно благосклонно усмехнулась.
— В малых знаниях не много беды, — мягко, словно пытаясь объяснить неразумному ребенку очевидные вещи, сказала Модгуд. — В больших же, особенно принесенных в дар, таится великая опасность. Придет время, и ты, смертная, все поймешь. Скажу лишь одно. Если долго смотреть в бездну, то бездна тоже посмотрит на тебя. Остерегайся, ты ходишь по самому краю. Один неверный шаг — и тьма непременно получит свое. А теперь ступай!
Великанша благосклонно махнула рукой.
— Постой! — крикнула Ялика. — Объясни хотя бы, почему я оказалась здесь, в твоих владениях, в твоей власти.
Казалось, Модгуд искренне удивилась.
— А ты еще не догадалась? — как-то неуверенно переспросила она, помедлила секунду и загадочно ответила. — Пожалуй, от этих знаний тебе, смертная, вреда не будет, а в трудную минуту они могут и помочь. Ты шла по следу тех, кто верит в иных богов. Они-то тебя и привели ко мне. Так было установлено на заре мироздания — каждому свое. Но устройство миропорядка гораздо сложнее, чем кажется любому из живущих. У каждого из нас, богов, чудовищ, духов множество имен, но все мы — лишь бледные призраки тех сил, что издревле владеют миром. Но лишь живущие могут наделить нас истинным, недоступным им самим, могуществом.
— Кажется, я понимаю, — отозвалась Ялика, нахмурившись. — О чем-то подобном говорил и Аспид. Порождение веры тех, кто видит себя зачатым по воле собственных творений.
— Хорошо, — кивнула великанша. — Иди, время почти на исходе. Иначе навсегда останешься здесь.
— А они? — торопливо выпалила девушка, кивнув на застывших будто статуи северян, и болезненно поморщилась от того, что грудь вдруг сдавило железными тисками ледяного холода. Когда она перевела взгляд назад, от великанши не осталось и следа, будто бы и не было ее никогда.
Ялика растерянно посмотрела на чуть обуглившиеся концы красных нитей, которые она, не смотря ни на что, продолжала сжимать в руках. Боль
