Старые, старые фотографии. Все — черно-белые, некоторые вовсе мутные, такие, что и не разберешь ничего. Однако дядя и их захотел оцифровать, значит, даже такие невразумительные изображения для него что-то значат. Это его молодость, его воспоминания. Много студенческих снимков, сделанных в общежитии, в походах, в поездках "в колхоз" — то рядом с ящиками помидоров, то на фоне усыпанных плодами яблонь. И отец тут же, яблоки собирает — он-то как туда затесался? И мама с ним рядом — с ним она казалась такой маленькой. Она удивительно хорошенькая, просто жаль, что я раньше не видела этот снимок. А вот они все втроем, мама, отец и дядя Гоща. Дядю не узнать — вместо лысины у него кудрявая шевелюра, и лицо такое молодое, мягкое, почти мальчишеское — зато сейчас оно худое, непререкаемое, с жесткими морщинами. Мало кто сразу поймет, что он, в сущности, очень спокойный и добрый человек. А мама — юная, нежная, светлые волосы собраны в пучок, взгляд такой, немного растерянный — строгой Ольгой Викторовной она стала позже. Отец… вот уж кто не растерянный. Тот же красавец, брови вразлет, на полголовы выше немаленького дяди Гоши. Тот же, с кем я познакомилась… ох, елки зеленые, я ведь по-настоящему познакомилась с ним только сегодня утром. Сегодня утром я очнулась в его доме, из которого сбежала, чтобы посмотреть коронацию, а чуть позже мой муж стал королем, а я — королевой, потом эти переодевания, взволнованный Дин, винная церемония, подсказки Джелвера, добрейшая свекровь… И вот я тут. Все это уместилось в один день — в сегодня.
Я подумала, что, пожалуй, не стоит моим родителям встречаться. Моя мама и теперь красивая женщина, мне надо было немного повзрослеть, чтобы это осознать. Она красивая, обаятельная, она — женщина с шармом, она нравится мужчинам и у нее были романы. Но она теперь выглядит заметно старше отца. Вряд ли она обрадуется, увидев это.
— Оля так и сказала, что ты у отца, — добил меня дядя. — Несколько дней она очень переживала, а потом заявила, что ты у отца, и даже хотела забрать заявление из милиции. Не забрала, конечно. Ты в розыске, а как иначе? По телевизору в вечерних новостях про тебя было, фото показывали. А что ты хотела, пропадать два с чем-то месяца — и чтобы не искали?
Два с чем-то месяца. Всего лишь. А мне казалось, что это была целая маленькая жизнь.
— Но Оля… она действительно успокоилась, — продолжал дядя Гоша. — Я, правда, считал, что оно нездорово, это ее спокойствие. Я навещаю ее почти каждый день. Она теперь то и дело вспоминает твоего отца. Оказывается, он ее предупреждал, что заберет тебя примерно в этом возрасте.
— Почему вы мне не рассказывали? — повторила я. — Пусть бы я не верила, пусть бы смеялась, пусть бы тоже считала, что у отца не все дома. Но я все равно была бы готова, в какой-то степени. И то, что случилось, не было бы так неожиданно.
— Лина, девочка… — он взял меня за руку, а сам отвел глаза, — в том, что говоришь ты, есть совпадения с тем, что говорил он, Серега. Да и Оля — тоже. И я понимаю, в сущности, что ты не стала бы мне врать. Да, я тебе верю. И в тебя верю, не сомневаюсь, что если бы ты хотела обмануть, придумала бы что-то более убедительное. Да, Линка, я верю, но и не верю тоже! Пойми, я не могу в такое верить! Безоглядно поверить — не могу!
Ну да, этого он не мог. И я его вполне понимала. Может быть, я бы тоже не смогла — если безоглядно…
— Ну ладно, — дядя вздохнул. — Со своим, как его там, помиришься, да? Хотя бы постараешься? Это он про Диму. Даже странно. Дима… Он был как будто в прошлой жизни, и не факт, в моей ли.
— Я вышла замуж, дядь Гош, — пояснила я, — и у меня будет ребенок.
— А… — он растерялся и на некоторое время замолчал, — и где?.. и когда?..
Я его поняла. Ответила:
— Не знаю. Правда, не знаю. Может быть, никогда. Во всяком случае, нескоро, наверное.
— Тебе жизнь устраивать! Тем более что ребенок! — он повысил голос.
— Дядь Гош, не надо сейчас, а? — попросила я. — Сейчас я не могу думать о том, чтобы что-то устраивать. Потом.
Я сгребла в ладонь свои бусы, посмотрела на них, неожиданная мысль мелькнула.
— Дядь Гош, же меня домой отвезешь? Давай по дороге в какую-нибудь ювелирную мастерскую на минутку заскочим?
Дядя только пожал плечами, никаких уточняющих вопросов задавать не стал.
— Ну, в какую-нибудь — несерьезно, — пошутил он, косясь на мою "бижутерию". — Давай к моему бывшему пациенту заедем. А что, вялотекущая шизофрения, сейчас ремиссия, мастер от Бога. Звал обращаться, если что. Только ты, того… переоденешься, может?
— Да-да, — я вскочила, — сейчас!
Переодеваться, было не во что, разве что в больничный халат, который мне, конечно же, одолжили бы при нужде. Нет, я просто сняла верхнюю, шитую золотом юбку, а две нижние, из плотного шелка, подвязала повыше, жилет тоже — долой, и платок, и волосы расчесала и закрутила узлом. Вот, теперь никто не станет оглядываться мне вслед. Я не без удовольствия глянула в зеркало — там была я, прежняя, хорошо знакомая и уже несколько подзабытая. Та Линка Остапенко, которая не заморачивалась вопросом, можно ли выйти на улицу без платка или без ленты. Княжеское колье я убрала под рубашку — и сойдет.
К ювелиру мы приехали на квартиру. Дядин пациент оказался маленьким, сухоньким старичком с небольшой седой бородкой. Он нас ждал — дядя предупредил его по телефону, и по квартире вовсю пахло свежесваренным кофе. Так что скоро я наслаждалась кофе со сливками, а ювелир за столиком у окна скурпулезно изучал мое ожерелье, смотрел в разные окуляры, тыкал каким-то щупом.
— Несомненно, это шпинель, моя хорошая, — изрек он наконец, — но какой интересный, чудный цвет! Прекрасные, крупные камни, прекрасная работа. Золотые бусины — тоже чудная работа, очень тонкая, и ручная — несомненно. Замечательная вещь. Золотые бусины украшены мелкими бриллиантами. Вам их описать?
— Нет-нет, спасибо, — отказалась я, попутно удивившись, потому что мне самой эти бусинки не показались золотыми, они
