— Выздоравливайте, — обронила она наконец и собралась отойти, когда Дин вдруг сказал:
— Моя дорогая матушка, позволь задать вопрос. Надолго ли я тут еще задержусь?
И мама и все в палате впали в недолгий ступор, я тоже не удержалась и фыркнула, отодвинулась по стеночке, исчезнув за дверным проемом.
— Не поясничайте, молодой человек! — ломким голосом сказала мама, — меня зовут Ольга Викторовна. Отдыхайте.
Я не успела вчера сказать Дину, что его лечит моя мама, но его и без меня могли просветить, да хоть бы и та же медсестра Света. И, между прочим, он не паясничал, а нормально обратился, со всей возможной вежливостью, как принято… там. И задал вполне естественный вопрос. Все-таки неплохо, что, попав в Винету, я почти сразу стала немой, а то тоже могла бы наговорить немало необычного, ни сном ни духом этого не понимая.
Мама стремительно прошла из палаты мимо меня, заметила, оглянулась, вздохнула.
— Ну, присмотри за своим чудилой. И покорми — он, говорят, не ел ничего.
— А когда ему на выписку?
— Рано еще, — и она быстро ушла, уводя за собой свиту, девчонки-практикантки оглядывались и ели меня глазами — еще бы, то же мой чудила…
Я прошла в палату, весело поздоровалась со всеми, быстро нагнулась и поцеловала Дина в губы.
— Доброе утро.
Он был все такой же бледный, слабый, и стойка для капельницы никуда не делась. Конечно, какая тут выписка. Зато при виде меня его лицо осветилось радостью.
— Любимая. Я так боялся…
— Боялся?
— Ты исчезла. Вдруг ты мне приснилась? Вдруг мне вообще все это снится…
— Глупости, — я села рядом, взяла его за руку.
Теперь обе его руки лежали поверх одеяла, и на другой, на правой, я увидела Кольцо Единения — второе, парное моему. Ничего удивительного, конечно, раз это королевская регалия. Тогда его носила королева-мать, теперь Дин забрал его себе. Что ж, можно надеяться, что "матушку" также призвали к ответу и, ну хотя бы, заключили под домашний арест. Хотя я бы заключила ее не под домашний.
— Эта… лира… лира-лекарь… — Дин явно затруднялся правильно поименовать маму, — она действительно твоя мать?
— Угу.
— Прости. Я не понял, чем ее обидел. И что такое "паясничать".
— Ничем не обидел, не переживай. Это она переживает. Сам посуди, муж единственной дочки — странный и непонятный, и неизвестно, чего от него ждать. Ты ведь совсем не похож на здешних мужчин. И говоришь… как бы сказать, правильно, но не совсем верно.
— Это я уже понял, — его губы дрогнули в улыбке. — Это чудовищный мир, а мужчины в нем странные…
Я быстро накрыла пальцами его губы, призывая не касаться этой темы — вокруг нас были именно местные мужчины. Окинула взглядом палату — на нас не обращали внимания. Только ближайший сосед Дина мне подмигнул:
— А что за язык-то, можно полюбопытствовать? Красивый.
И до меня только теперь дошло, что я сразу заговорила с Дином по-винетски, то есть, нас никто здесь не понимал. Вот оно, достоинство языковой школы "от Митрины": в язык "влетаешь" так полно, что перестаешь отличать его от родного, пока не услышишь оба сразу. Но Дин-то с мамой говорил по-русски, определенно!
— Тебя мой отец учил языку?
— Нет, к сожалению. Тогда бы он научил меня и другим вещам. Но я обращался к Митрине, ездил ради этого в Аркаран.
— А… отец что?
— Он и слышать ни о чем таком не хотел, пока не прошло тринадцать лет. Но я не мог ждать так долго.
— Почему? — быстро спросила я, и осеклась, потому что глаза Дина потемнели.
— Потому что это — еще много лет без тебя. И наш сын… Почему ты мне о нем не говорила?
— Потому что не была уверена. И в последний день у нас даже не было возможности толком поговорить, а очень многое случилось именно тогда.
— Ты все равно должна была сказать. Скрывать от меня ничего нельзя…
— А уж сколько всего ты должен был мне сказать! — чуть не вскипела я.
Просто мысли о том, как все могло бы получиться, если бы дорогой супруг не скрытничал из каких-то неотчетливых побуждений, навещали меня не раз и не два.
— Хорошо, — он слабо пожал мою руку. — Согласен. Не время спорить.
Да, верно, я тоже уже об этом подумала. Да и не хотелось мне осыпать упреками Дина в его нынешнем положении.
— Как только я смогу уйти отсюда, мы отправимся домой, в Винету. Любимая, я просто не могу остаться здесь надолго. Там меня ждут дела. Успеешь собраться?
Домой в Винету… Кому домой, кому не очень. Но все равно, тут так: либо отправимся, либо расстанемся, а расставаться мне совсем не хотелось.
— Да, конечно, чего тут успевать.
Теперь ответ дался мне легко. Ведь понятно, что это дорога не в один конец, так что ничего фатального. Особенно если все проще, чем описывал отец, и без жесткого "расписания".
— Когда ты покажешь мне сына? — в голосе Дина кольнуло неприкрытое волнение.
— Скоро, — пообещала я, — а пока фотку посмотри. Ну, фотографию… портрет, в общем.
Маленький смартфон я уже давно сменила на большой, с отличной камерой и пятидюймовым экраном, и Сережкиных фоток там было штук двести, с самого роддома. Но… нет, их все мы еще успеем посмотреть, а пока и одной хватит. Самой последней, где сын — на даче, на фоне целой поляны ромашек. Дин взял гаджет из моих рук так осторожно, словно от неловкого движения тот способен был рассыпаться в пыль, уточнил враз охрипшим голосом:
— Это он?.. Такой красивый.
— Еще бы! — сразу согласилась я. — Мама говорит, на тебя похож, — зачем-то добавила.
Он долго не хотел выпускать телефон из рук, улыбался, разглядывая изображение.
— На тебя тоже. Знаешь, я ведь должен сделать выкупной подарок твоей матери. Но не взял с собой. Она не обидится?
— Она ведь не знает! — я рассмеялась, — а что за подарок?
— Три тысячи золотых дирров. Так положено…
— Три тысячи? — я даже опешила, потом шутливо наморщила лоб, — это ведь полмешка, где-то так?
— Э… ну да. Мешки, конечно, бывают разные.
— Мама будет рада, — я прыснула, уронив лицо ему в ладонь. — Полмешка золота, ну надо же. А если не подаришь?
— Не буду иметь права дать свое имя твоим детям.
— Ты только ей не говори, — представив потрясенную маму над тремя тысячами дирров, я расхохоталась, — оказывается, это
