Каденвер — узкие улицы и дороги, вымощенные подобиями изумрудного кирпича, красного дерева, будто бы посыпанного жемчужной крошкой тёмного базальта и дымчатого гранита, пронизанного нитями искусственного льда; многочисленные и очень разные фонари: столпы их всегда невысокие, но где-то они — изящные, складывающиеся из тонких якобы бронзовых линий, изгибающихся, извивающихся и переплетающихся между собой, где-то — наоборот, намеренно простые, кажущиеся надёжными и основательными, а где-то они представляют смешение вычурности и безыскусности в различных пропорциях, сеющее хаос в чувствах и разнородность в мыслях; и, конечно, фонтаны, памятники, скульптуры, сады…
Каденвер, на треть — пустырь. Идеально ровная каменная поверхность, образующая внешнее кольцо небесного острова, который по форме является идеальным же кругом — ещё одно напоминание о том, что созданы величественные Университеты Магии волей и силой людей, ведь не порождает природа выверенных до миллиметра идеалов.
Каденвер, и сейчас пустырь — только на треть. Иветта знала об этом и раньше, она ведь видела его — одновременно остров и город — из окна своей палаты; но теперь ощущала это неописуемое, невероятное, невозможное благословение сумасшедше остро.
Она всё равно, вопреки знанию и рассудку, ожидала, выйдя из Университета, увидеть пепелище. Пустошь. Руины. Но Каденвер стоял — прекрасный, как и прежде, вот только…
Как бы малочисленно ни было его население, на Дороге Восточного Ветра — Главной! — всегда кто-нибудь, да встречался; сейчас же она была совершенно безлюдна. Хотя вроде бы Приближённые не тронули никого, кроме входивших в ближний круг Хранителя Краусса; вроде бы они не приказывали покидать дома только в случае крайней необходимости — наверное, всем просто было страшно выходить.
Иветта отчаянно надеялась, что причина действительно заключалась — лишь в этом.
Она шла к своему дому по Дороге Восточного Ветра, по городу одновременно живому и мёртвому, по острову, с самого начала оторванному от земли, а теперь — полностью отрезанному от всего остального мира.
И слушала, как замолкает в её голове Университет.
***
«Наполнить ванну тёплой водой» — созидающее намерение из разряда простейших: любой человек знает и как ощущается, выглядит и пахнет вода, и какого результата он в данном случае хочет достичь, и какой набор свойств для этого нужно задействовать. Жесты стихий также были общеизвестны, но здесь, на самом деле, вспомогательные звенья не требуются: задача и образ абсолютно тривиальны.
Конечно, созданное не будет водой. Созданное никогда не бывает — точной копией.
(Иветте было семь, когда она создала огонь — впервые: рыжий и резвый, он фыркал, трещал и разбрасывался искрами; жадно поедал положенную на землю специально для него охапку веток; освещал ночь, радовал глаз и грел руки и сердце — то есть делал всё, что и положено делать огню. Он был очень… огненным, этот огонь, и потому казался по-настоящему истинным.
Папа тогда весело и легко засмеялся и, взлохматив ей волосы, сказал: «Отличный огонь, Иветта! Очень яркий и живой».
И только когда ей исполнилось десять, она узнала от учителя Нелана, что три года создавала лишь своё представление о пламени.
«Сила, воля и воображение, Иветта, — с улыбкой проговорил он. — Каждый столп накладывает свои ограничения. Чтобы создать настоящий огонь, нужно досконально знать его физическую природу и представлять её отчётливо и полно. А ты ведь не делаешь этого. Никто не делает этого. Никто не создаёт настоящий огонь, все создают то, что выглядит как огонь и обладает его свойствами. То есть светит, греет и жжёт. Помнишь, что я говорил тебе, когда упоминал о самых распространённых человеческих ошибках? Похожесть не означает тождественность. Все создают лишь подобие огня».
Тогда она, подумав, — пережив осознание — после очень долгой паузы спросила: «Но если мой… моё подобие огня выглядит как огонь… и ведёт себя как огонь… то какая разница?»
И учитель Нелан, засмеявшись прямо как папа, ответил: «Практической разницы — никакой».
Детям не рассказывают, что воображение — ничто без колоссального объёма знаний. Что помогающие им целители годами изучают строение человеческого организма и источники, причины и течение болезней, потому как чтобы излечить, нужно осознавать, что именно требуется изменить или уничтожить. Что алхимики годами изучают свойства деревьев, цветов и трав, ведь эффект смеси нельзя не усилить, ни ослабить, ни свести на нет без понимания вклада, вносимого каждым компонентом. Что репликаторы годами изучают структуру вещества и всё равно — и то лишь в узкой области — добиваются сильной похожести, но не тождественности. Что все сотни существующих магических специализаций строятся на штудировании десятков томов и проведении десятков же часов в лабораториях, ведь чем сложнее намерение, тем многослойнее представление, которое необходимо для его воплощения.
Зато детям подсказывают, что можно создать греющий, но не обжигающий огонь любого желаемого цвета. Нужно всего лишь вместить в голову — этот образ.).
(А взрослой сейчас нужна была вода. Вода — отрезвляющая, освежающая и очищающая; самая нейтральная из всех существующих стихий, тихие волны моря, убаюкивающая неподвижность озера, ласковое журчание реки...).
Забравшись в ванную, Иветта откинула голову на бортик и опустила веки, потому что чувствовала себя вымотанной и выжатой и потому что на горькую правду лучше смотреть — с закрытыми глазами.
На неё необходимо было посмотреть. Целая декада, Неделимый, сколько уже можно бегать, да и некуда убегать, и не выйдет убежать…
Горькая правда заключалась в том, что все они были — во власти Приближённых Печали. И в том, что Хранитель — магистр, мастер и учитель — Краусс был мёртв.
Никто из навещавших Иветту не говорил о нём — она не спрашивала, потому что и так всё понимала.
Что… Что Приближённые сделали с его прахом? Весь мир по завету Создателей сжигал своих мертвецов, но дальше… На родине Иветты прах было принято развеивать над морем («…и смоет прибой мирские скорби твои…»), в Зелане — в лесах («…тени столетних деревьев укроют тебя и утешат — помнящих тебя…»), в Серде — в горах («…бесконечны — надёжность скал, холодность вершин и твоя свобода…»), в Кареде — в пустынях («…подобное — к подобному, прах — к песку, ждут тебя за Чертой — принятие и понимание…»)…
Себастьян Краусс был родом из Хеграна. Его прах надлежало развеять в Растадских пещерах, в одном из подземных озёр. Сделали ли это Приближённые?
Неделимый… Они вообще сожгли его тело? Пренебрежение заветом не одобрялось, каждый заслуживал достойного погребения, однако история знала случаи, когда тело
