…намерение… — тихо вторил Университет — …разрушающее, разрушающее, разрушающее…
(И что самое ужасное и худшее: будь она Архонтом, она действительно сделала бы — всё это. То есть не всё, всё бы не получилось. То есть…).
…разрушающее, разрушающее, разрушающее, разрушающее…
Заткнись!
— Нет. Он просто. Перестал. Быть.
И что ты вообще. За существо. Если. Тебе. Нужно. Это. Уточнение.
Этельберт Хэйс — подонок, мразь, ублюдок, оплотский выкормыш — помолчал (наконец-то замолчал!), продолжая смотреть всё также бесстрастно, а затем сделал совершенно небывалое по своим меркам: не просто моргнул, а моргнул и чуть двинулся — немного отклонил голову назад и…
— Почему вы думаете, что Себастьян мёртв?
…и…
…Что?
Что?!
— А разве… это не так?
Как же?.. Что тогда?..
— Нет, — равнодушно (хладнокровно? невозмутимо?) сказал Хэйс. — Он жив и пребывает в полном здравии. И находится здесь, на Каденвере.
Так. Так.
Собраться. Сосредоточиться. Начать думать.
Во-первых, Себастьян?
Во-вторых, ей… нужно было сесть — к сожалению, эту возможность никто так и не предложил, поэтому всё же придётся стоять; но руки можно было расслабить (Неделимый, она исцарапала себе все запястья!), плечи — опустить, воздух — медленно вдохнуть и также медленно выдохнуть, а лицо — прекратить «держать» так, что выглядело оно, наверное, не человеческим.
В-третьих, почему, почему, почему никто не сообщил ей, что Хранитель Краусс жив, раньше? Что, неужели никто не знал? Это являлось какой-то тайной? Но тогда ничего не сказал бы и Хэйс, тем более так… отрешённо и не потребовав никаких клятв молчания (впрочем, заострять внимание на отрешённости не следовало: Этельберт Хэйс видимо, именно был каким-то совершенно отрешённым от всего). Ну так почему?!
(«Может, банально потому что ты, дура, не спрашивала?»).
И в-четвёртых, Себастьян?! Бывший и нынешний Хранители ещё и… Что? Умудрились за декаду подружиться?
Да что здесь вообще происходило?!
— Но он… не подчинился воле Архонтов.
И даже магистров, которые были признаны только «соучастниками», отправили в Оплот, а самого Хранителя… помиловали? Временно пощадили? По какой-то причине сочли не имеющим значения или не несущим ответственности?
— Да. Он не подчинился воле Архонтов.
И на этом Хэйс своё высказывание закончил.
Они молча смотрели друг на друга; кардинально, полярно, целиком и полностью разные, однако оба — неподвижные и наверняка выглядящие со стороны странно, если не страшно. И Иветта никак не могла понять, над ней издеваются, она не понимает чего-то принципиально важного или просто по-настоящему сходит с ума.
Или с её собственным разумом всё в порядке, и истинный безумец здесь — сидел напротив неё.
Этельберт Хэйс слабо и словно бы непроизвольно дёрнул руками (и Иветта было напряглась, но его кисти не приняли позицию, из которой можно начать жестикулировать, и близко) и задал очередной феерический вопрос:
— То есть вам… было в целом приятно иметь с ним дело?
— Да, — ответила Иветта тихо, растерянно и смущённо. — Да, ваше преподобие. Он хороший человек. Умный, добрый и терпеливый. Мне было очень приятно иметь с ним дело.
И Хэйс, не меняясь в лице, абсолютно ровным голосом ответил на её ответ:
— Я очень рад это слышать.
И они снова начали молча друг на друга смотреть.
Вся эта ситуация вместо того, чтобы быть пугающей, казалась, если честно, на редкость абсурдной. А разговор — претендующим на звание нелепейшего за всю историю мира.
— Что ж, эри Герарди, я буду с вами откровенен. Вы, очевидно, полагаете, что фамилия вашей матери даёт вам некоторые привилегии…
«Это неправда».
— …однако это не так. Я глубоко уважаю и ценю талант Вэнны Герарди, но вы — не она…
«Мне с ней не сравниться. Я знаю. Знаю».
— У каждого действия имеются последствия. Вы хотели принять связи Университета, вы их частично приняли. Прибегнув, отмечу отдельно, к воплощению, сложность которого многократно превышает ваши знания. И теперь вам придётся жить с тем, что вы натворили. Хорошего вечера.
Ей нельзя было прислушиваться к наивности. Не следовало терять бдительность. Не стоило забываться.
Забывать о том, что разговаривала она (какие бы там ощущения забавной, принёсшей неописуемое облегчение нелепости её ни преследовали) с Приближённым, о да, с избранным одним из сильнейших и подобным — ему же, с представителем Оплота, который... очевидно приказывал ей уйти вон.
(«Смешно тебе было, да? Ну смейся теперь. Обхохочись».).
Иветта поклонилась, расцепила руки, развернулась и наконец вышла из кабинета — и, опёршись на стену, обхватила голову, с трудом не поддаваясь желанию застонать.
Да что, что же она на самом деле сделала в ночь тройного «П»?
И всё-таки… что вот это вот всё вообще было?
Глава 3. Тит Кет — к вашим услугам
На пороге стояла Вечность.
Вот только понял это Миг исключительно по жестам: она, как обычно, ёжилась, ведь холодно ей было — постоянно, и притопывала в своей уникальной манере — медленно и плавно, но всё равно ухитряясь выражать нетерпение. Внешне же Неизменная каким-то непостижимым образом умудрилась… заметно измениться. Увеличился рост, укоротились и потемнели волосы, сузились и поголубели глаза — честное слово, если бы Миг по привычке не смотрел именно на то, на что нужно, он бы свою — хе-хе! — ста-ру-ю подругу (а также соперницу, соратницу и сестру — с Вечностью сложно было всегда и всё), пожалуй бы, не узнал.
Демьен де Дерелли «Парадоксы временны́х отношений»; издано впервые в 1288-ом году от Исхода Создателей
Они не сняли изоляцию со связующих проводников и открыли порталы, замкнув их друг на друге: дав позволение перемещаться — изменять координаты тела — лишь в пределах острова. Каденвер оставался отсечённым от всего существующего вне Купола мира: не услышать его и не крикнуть — ему; не попросить о помощи, не рассказать — о своём положении, не предупредить — о возможной опасности, не сообщить тем, кто любит тебя, что ещё дышишь…
(И не было ли это возмутительным, вопиющим, выдающимся лицемерием? Создатели завещали Архонтам хранить «свободу видеть чужие земли — своими глазами», и нельзя не отдать им должное: в целом они её… действительно хранили. Сотворение и функционирование большинства порталов оплачивалось Оплотами, чего никто никогда и не скрывал. Люди были прекрасно осведомлены, благодаря кому любое путешествие — даже перемещение с одного края Материка на другой; мгновенное преодоление тысяч и тысяч лесных, водных, пустынных и
