Иветта на какое-то время умудрилась забыть, насколько могущественны были Приближённые. Что ж, ей напомнили — заслуженно и мучительно, исключительно наглядно.
— Не порадовал я вас, да?
— А вы хотели? — не подумав, спросила она.
И решила, что теперь нарвалась уже точно, но Тит Кет только всплеснул руками и ответил:
— Нет, я просто так корячился. От скуки и внезапного приступа сумасбродства. Честное слово, приближен я к держащему Трон мира сего, и многие тайны ведомы мне, но женщины!.. Вы пониманию — не поддаётесь.
«Да не похоже, чтобы ты корячился».
Этой мысли Иветта тут же устыдилась, но всё же — зачем ему…
— Погодите-ка. По-го-ди-те-ка. Саринилла, милая, дерзновенная, пожалуйста… Не говорите мне, что вы руководствуетесь «теорией» Сонаправленности.
Слово «теория» он произнёс с такой брезгливостью, словно ему под нос сунули вымазанную грязью жабу, и Иветта, переминувшись с ноги на ногу, непроизвольно опустила голову.
Она не то чтобы руководствовалась теорией Сонаправленности, однако находила её довольно логичной: если Архонт связан с Троном, отвечающим за определённое чувство, резонно предположить, что его сила прямо пропорциональна количеству этого чувства в мире.
Разве не так?
— Правда? Правда?! Создатели, помилуйте и простите! Да сколько раз уже было говорено, что долевое соотношение ни на что не влияет! Архонты сильны одинаково, абсолютно о-ди-на-ко-во, и сколько какого чувства там поступает, их не интересует. И нет у Приближённых никакого тайного приказа сеять печаль, отчаяние, страх, вину и прочую ненависть. И уж тем более нет никакой — тьфу ты! — внутренней борьбы между противоположностями. Называть эти бредовые байки «теорией» — оскорбление для столь достойного понятия, как «теория»!
Да.
Да, «говорено» это было действительно множество раз и Приближёнными, и самими Архонтами, вот только никаких доказательств никто не представил. Впрочем, не было их также и у тех, кто «теорию» выдвинул (больше восьмисот лет назад, ещё во времена первых Разрывов; и имена авторов канули — во Всепоглощающее Ничто), и у тех, кто придерживался её сегодня.
Так что Иветта, на самом деле, тоже считала, что Сонаправленность была — в лучшем случае гипотезой. Кажущейся логичной, но таковыми людям часто казались и вещи, к объективной реальности совершенно не относящиеся.
(Наверное, будь гипотеза Сонаправленности правдой, Архонты — и Приближённые — регулярно убивали бы друг друга. Хотя, возможно, они не осмелились бы рисковать существованием мира.
Кто знает. Кто знает?..).
— Саринилла, я всё понимаю, но вы ведь студентка Университета Магии! Образованный человек, выбравший изучение магической науки. Уж вам верить в эту чушь не пристало тем более.
Голову Иветта не подняла — она её вскинула с возмущением и вызовом.
Потому что действительно была «образованным человеком» и прекрасно понимала, что утверждения Архонтов, и Приближённых вообще, и Тита Кета в частности являлись не менее голословными. Они — все они — ведь тоже, по сути, призывали верить, просто «не им, а нам».
— Я вам, любезнейшая, даже больше скажу: и характер Архонта с Троном не «сонаправлен» вообще никак, это тоже выдумка людей, которые не то что в Оплоте не бывали, они, небось, к Вековечному Монолиту близко не подходили. Скажу по секрету, Архонт Радости, в действительности, совершенно безрадостен, а вот Архонт Печали любит устраивать такие вечеринки, что Создатели за пределами мира наверняка слышат, завидуют и подумывают вернуться обратно. Можете мне верить, уж я-то знаю!
«Вот-вот-вот. Вот именно».
Иветта не верила ему ни на лаццу, — самую мелкую из ирелийских монет — однако от улыбки удержаться снова не смогла.
Тит Кет был обворожительно, ошеломительно, опасно харизматичен. С ним, конечно, не тянуло слепо соглашаться, но Иветта сама не заметила, как расслабилась: выдохнула, распрямилась и перестала сжимать несчастный ужас, который судорожного обхватывания изначально не заслужил.
— Хорошо, хорошо, ваше преподобие. Я вам верю.
«Нет».
— Вот и хорошо, вот и правильно. Забудьте весь этот бред о сонаправленности, он не заслуживает ни памяти, ни размышлений. Вы мне, саринилла Герарди, лучше вот что скажите… — Он тоже улыбнулся, тепло и немного лукаво, и, чуть наклонившись вперёд, спросил: — Что вас всё-таки сюда привели? Я никому не скажу, честно-честно.
Ещё бы ладонь тыльной стороной развернул и все пальцы, кроме большого, свёл и чуть согнул, как делают дети, когда в чём-то клянутся — тогда попадание в образ стало бы полным.
— Да мне просто не спится, — пожала плечами Иветта.
Было бы что скрывать.
Тит Кет моргнул, зачем-то посмотрел на небо, моргнул ещё раз и спросил:
— И часто с вами такое случается?
«Неделимый, а вам-то — что?»
— Иногда.
То есть «после вашего с друзьями Прибытия — почти каждую ночь», но признаваться в этом она, разумеется, не собиралась.
Тит Кет опять моргнул, снова сказал:
— Секундочку.
И снова начал жестикулировать. Только теперь его намерение было изменяющим, и в руке у него материализовался — призванный, не созданный — крупный флакон из тёмного, почти чёрного стекла.
— Вот, держите. Влейте одну чайную ложку в стакан воды и ложитесь — бессонница от вас сбежит так, словно к ней Всепоглощающее Ничто свои щупальца тянет, и принимать можете хоть каждый день. Точнее, ночь. Гарантирую вам полное отсутствие побочных эффектов, ясность рассудка, крепкий сон, и так далее, и так далее. Держите, держите.
«О».
— О. Спасибо вам, ваше преподобие. Спасибо большое.
Тит Кет, поморщившись, махнул рукой и ответил:
— Да было бы за что, — и без какого-либо перехода добавил: — И на этом мажорном аккорде я вас, саринилла, пожалуй, оставлю. Пусть будут спокойными ваши ночи и светлыми — дни, и заклинаю вас, не верьте всяким проходимцам с сомнительными теориями. Счастья вам.
— И вам — его же, ваше преподобие.
«А вы сами-то — разве не проходимец?»
Он ушёл летящей, уверенной походкой, оставив Иветту с флаконом, ужасом и мыслями о том, что Приближённые всё же являются людьми… очень загадочными.
Возможно даже несколько Помешанными.
(Интересно, Архонты их такими делают… или изначально таких выбирают?).
***
Иветта каждый день меняла воду, добавляя в её немного сахара, и старательно подрезала стебель — ужас начал сохнуть на четвёртый день, а уничтожить его пришлось — на девятый. Вот поэтому она, на самом-то деле, ненавидела получать в подарок настоящие живые цветы.
(Кто вообще решил, что дарить обречённое на смерть именно из-за чьего-то желания что-то подарить — это достойная, правильная, красивая идея?).
Иветта не верила Титу Кету, но не нашла причин не довериться ему в мелочи: зачем Приближённому лгать и… Что? Травить? Да если бы он хотел её убить, он бы просто это сделал.
Не было у него такого желание — и
