Почему бы и нет, ага.
Почему бы и нет.
Глава 9. Лестница в небо
Первые свидания всегда милы, потому что — как любые первые шаги — до краёв наполнены неловкостью и нелепостью: не горькими и унизительными, а забавляющими — вызывающими смех, которому поддаётся каждый; смех объединяющий, не оставляющий за бортом даже того, кто по незнанию — или просто недомыслию — умудрился оступиться: случайно сказать не то, не так или слишком многое.
Первые свидания — это сложнейшие рукотворные проводники, воплощающие сразу сотни изменяющих намерений: «я и ты» начинает превращаться в «мы», «когда-нибудь» — в «скоро», «до встречи» — в «до завтра», «нет» — в «да»… или же наоборот, «да» неожиданно решает перетечь в «нет», «когда-нибудь» — в «никогда», а «до встречи» — в «прости, но прощай».
Ожидать счастливого конца в самом начале истории неразумно — точно так же, как и обрекать себя на конец горький: ключевое слово здесь ведь не свидание, а первое.
Жизнь крайне изобретательна, и не откажешь ей ни в умении преподносить сюрпризы, ни в любви к этому хитрому и чарующему делу.
Демьен де Дерелли «Спор холодности с горячностью»; издано впервые в 1234-ом году от Исхода Создателей
За три дня Иветта не успела пожалеть о своём согласии — она лишь задалась вопросом «Что могло подвигнуть его на такое предложение?» и не нашла ответа; задалась вопросом «Что ухитрилась сделать я, чтобы подвигнуть его на такое предложение?» и не нашла ответа; задалась вопросом «Зачем было так стараться-то?» и не нашла ответа — и в очередной раз отчаялась искать в решениях Приближённых логику.
Правила ими, очевидно, не она, а Воля Архонтов, загадочность, серость и Отмороженность — Чудаческая Четвёрка, пытаться познать которую не только бессмысленно, но и опасно для рассудка.
И не получалось пожалеть о чём-либо и теперь, почти в шесть часов вечера девятого дня декады, перед дверью в кабинет Хранителя Университета; как почему-то не получалось и испугаться, хотя разум твердил, что следовало бы — а затем противоречил сам себе, напоминая, что страх оказался неоправдан, когда для него имелись все причины, а значит дёргаться сейчас было одновременно и бесполезно, и поздно, и глупо.
(Иветта солгала бы, если бы сказала, что сама-то уж точно руководствуется чёткой, правомерной логикой: возможно, она просто устала бояться — устала бесповоротно и смертельно, и потому словно бы… утратила способность.).
(Не зря ведь говорят, что со временем человек привыкает к чему угодно: к Разрывам, к Оплотам, к сложным цепям жестов и небесным островам — почему бы не добавить в этот список и «интернирование»?).
Она прикоснулась к плите обращения, дождалась разрешения войти, вошла, поздоровалась, встала на своё обычное место — перед столом: на расстоянии, но недостаточно далеко, чтобы казаться невежливой — и начала ждать… чего-нибудь.
(Всё-таки Заметно) Отмороженный Хэйс, также поздоровавшись, принялся молчать и смотреть. Смотреть и молчать. И молчать и смотреть.
Это уже можно было назвать своеобразной традицией.
(«Уж прости, о Пришибленный Приближённый, но я понятия не имею, чем тебе помочь. К тому же ты пригласил — тебе и первое слово».).
Моргнув, Пришибленный Приближённый неожиданно сместил своё внимание с неё на кабинет: огляделся… то ли с недоумением, то ли с неодобрением, то ли с недовольством; а возможно, с гремучей смесью из того, другого и третьего, однако пропорция не поддавалась даже примерному определению — его было невероятно тяжело прочитать. Он словно бы был книгой, написанной на древнеирелийском: сколько ни думай сначала, что язык тот же — известный, родной, один — пощадило жестокое время разве что самую основу, и потому большой удачей было понять — хотя бы общую суть.
Да, представители Оплотов являлись также и представителями рода людского: подобие Архонтам очевидно не (до конца?) отменяло подобие обычному человеку, и это дарило облегчение — вот только ничего не упрощало.
— Скажите, эри Герарди, вы боитесь высоты?
Ничуть не помогало постигнуть ну очень извилистые тропы, по которым они гоняли свои крайне диковинные мысли.
— Нет, ваше преподобие. Не боюсь.
Спрятать удивление целиком не вышло — оно всё же просочилось в голос, Иветта слышала его и сама, однако какой ещё реакции от неё, интересно, ожидали?
«Не боюсь ни капельки; я, напомню, живу на небесном острове, но спрашиваете-то вы… почему?»
Серьёзно, откуда вообще взялась высота и какое отношение она имела… хоть к чему-нибудь?
(Кроме того факта, что они сейчас находились на небесном, мать его, острове — акрофобия проблемой не была по умолчанию, разве не так?).
— Это хорошо, — кивнул Отмороженный Хэйс и, снова помолчав, добавил: — Мне хотелось бы провести наш разговор… в другой обстановке. Если вы не возражаете.
Потрясающая связность, конечно: почти неуловимая невооружённым глазом, а точнее ухом и разумом; сама Иветта, к счастью, от Тронов была далека, и потому её собственные мысли — в отличие от — были абсолютно прямолинейными и, стоит отметить, довольно-таки низкими.
Сначала она злорадно подумала: «А кабинет тебя чем не устраивает? Совесть мучает, да?» — что истине соответствовало вряд ли: в недалёком прошлом Хэйс продемонстрировал сострадание, но не совесть и сожаление; так с чего бы вдруг ему (ему, без каких-либо колебаний заставившему хромого Себастьяна Краусса преклонить колено) давиться-то ими — теперь?
Затем же она зловредно подумала: «А если возражаю, м-м-м? Как действовать будем?» — что попросту не имело смысла, потому что всё было ясно: Отмороженный либо, как с «вынужденностью», просто проявлял специфическую вежливость (ту, которая заключается лишь в подборе слов: несогласие приравнивается к согласию и ни на что не влияет), либо и впрямь искренне интересовался мнением. То есть обстановка либо менялась вне зависимости от ответа, либо действительно висела в воздухе словно Каденвер — и вероятность составляла…
Пятьдесят на пятьдесят? Семьдесят на тридцать? Сорок на шестьдесят?
(Сто на ноль или ноль на сто?).
Иветта не могла определиться и испытывала соблазн рискнуть: дерзко отказать и посмотреть, как всё в итоге сложится — вот только если говорить начистоту, она и сама была более чем не против перемещения в какое-нибудь другое место.
Кабинет Хранителя её — хи-хи-хи, ха-ха-ха, хе-хе-хе — признаться, сильно печалил.
…намерение: изменяющее, изменяющее, изменяющее — пространство, порядок, порог, перегородка, положение …
А Университет в целом — временами немного раздражал.
Так почему бы и не пожать плечами и не ответить:
— Не возражаю, ваше преподобие.
И не ошалеть от улыбки Отмороженного Хэйса: слабой, не самой выразительной, какой-то не особо весёлой, но всё же
