— Диваны — дело загадочных мыслей её сильнейшества Анры. Что интересно, она поставила их тоже в самом начале своего времени.
Её сильнейшество Анра — вторая Архонтесса Удивления, то есть следующая, то есть преемница Зерена; да, подобное «разделение труда» всё вразумительно объясняло.
— До её времени о существовании этого места не знал никто, кроме, собственно, создателя, затем же… Как видите, особой популярностью этот грот не пользуется и не пользовался никогда — по… многим причинам. Одной из них является то, что его сильнейшество Зерен принял окончательное решение передать Трон — именно здесь.
Да, Иветта видела, что популярностью Грот не пользовался: диванов тут стояло штук десять, но сидеть на них, кроме Иветты Герарди и Этельберта Хэйса, было некому.
И, пожалуй, не хотела узнавать остальные причины: того, что здесь выбрали самоубийство, хватало с головой.
(Время Архонта всегда заканчивается его смертью — передать Трон без неё почему-то нельзя, и никто не ведал, было ли это прискорбно неотъемлемым свойством системы… или же волей Создателей.).
(Иветте очень — остро и отчаянно — хотелось верить в первое.).
Повернувшись, Хэйс направился к дивану у правой стены — невозмутимо, прямо по растущему из пола мху, и тот под его ногами жалко съёживался, но потом разгибался живым и гордым, как и прежде; коротко понаблюдав, последовала Иветта уверенно, но всё-таки стараясь ступать легко и осторожно — и думая о странности, замеченной только сейчас.
Здесь пахло зверобоем и солью.
Слабо, ничуть не навязчиво и совершенно беспочвенно: то, что видели глаза, и то, что чуял нос, друг с другом не соотносилось на уровне физической реальности, однако совпадало в сути: настроением, наполнением, намерением — заслуженным правом быть частью «Грота Для Размышлений О Тщете Всего Сущего»…
Архонты. Архонты, и этим сказано всё.
Диван оказался тёплым и дружелюбно податливым — в отличие от повисшей тишины.
Оглушительной, неуместной и дурацкой; её следовало прервать, и очевидно было, на ком лежала эта обязанность, ведь кто-то попросил-то о встрече, кто навязался и теперь не мог проронить ни слова, потому что не мог выбрать то-самое-одно из многих…
— Так о чём вы хотели меня спросить, эри?
Чаша терпения Этельберта Хэйса действительно была бездонной, не правда ли? Раздражение в его голос не вкралось даже сейчас.
«О тысяче вещей, ваше преподобие — о миллионе вещей»; и с чего же начать, что для неё самой-то из кажущегося допустимым являлось — основным?
Глубоко вдохнув, Иветта провела руками по бёдрам и выпалила:
— Я хотела спросить, как… как живут в Оплотах — Приближённые?
И Хэйс, помолчав, медленно проговорил — так, словно бы был позабавлен, но одновременно что-либо не понимал или не одобрял:
— Право, эри. Вы бы ещё спросили, как живут люди на Анкале. По-разному — и более конкретный ответ я вам дать не могу.
Он не сказал напрямую: «Ну просто потому что ваш вопрос не конкретен, не корректен, откровенно не внятен и ещё очень много не», — но его позиция была ясна и без уточнений.
Ясна и более чем справедлива. Что же ещё здесь можно было сказать?
Имя твоё — не Иветта, а Идиотка; давай, возьми себя в руки, соберись и начни уже работать головой, а не тем, что ты недавно впечатала в диван её сильнейшества Анры.
Продолжая смотреть на свои колени, она (рефлекторно) опять провела руками по бёдрам и попробовала переформулировать:
— Как протекает жизнь в Оплоте Печали? Чем вы… Приближённые… там занимаетесь? И… вообще в целом?
«Вы точно не закрываете Разрывы двадцать пять часов в сутки десять дней в декаду, потому что столько их просто не открывается — ну так чем; чем, чем, чем же вы занимаетесь?!»
Зачем их сильнейшествам нужны — проклятые сотни сотен их преподобий?
— Видите ли… Как бы объяснить… В основном Приближённые в Оплотах скорее отдыхают — и живут лишь в том же смысле, в котором студенты живут в студенческих квартирах. Занимаемся же мы, как и все люди, кто чем хочет: если сужать до Оплота Печали, то у нас достаточно много преподавателей всех мастей — в этой роли рано или поздно себя пробует чуть ли не каждый Приближённый. Театральной публики, естественно, очень и очень много: актёры, режиссёры, гримёры и костюмеры, балетмейстеры и хормейстеры…
Естественно?
А с каких пор Оплот Печали покровительствует театру? Хотя…
Литература вот как-то так исторически отошла Страху, изобразительное искусство — Ярости, музыка — Любви; какой-то из Архонтов должен был вцепиться и в театр, да, логично — и, получается, сделал это Ирлинц?
Когда? И почему данный факт не входил — в общеизвестные?
Или входил; и просто прошёл мимо Иветты Герарди, которая ничего не знала и — призадумайся, прими,признай; признайся хотя бы самой себе — узнавать не хотела?
«Раньше. Раньше. Теперь всё иначе, и, как говорят в Авире, кто старое помянет, тому глаз вон».
— Также у нас есть зоологи и ветеринары, куда же без них. Пивовары, виноделы и составители коктейлей. Философы, лингвисты, физики и поэты… Признаться, легче сказать, кого у нас нет: Приближённые любого Оплота — компания разношёрстная, просто где-то в большей степени, где-то в меньшей. Оплот Печали, пожалуй, — самый разношёрстный из всех.
Секундочку. Но ведь поэты интересовали Эндола, зоологи и ветеринары — Никату (кстати, третью, нынешнюю, Архонтессу Удивления), а физики — Виргана или Кестамори…
— Эри… Неужели сарина Герарди не рассказывала вам об Оплотах?
Как же хорошо, что она всё продолжала пялиться на свои — в свои — колени, то есть не могла быть предана — выражением лица.
«А как ты себе это представляешь, Отмороженно-Отбитый охламон?»
Разумеется, мама ничего не рассказывала об Оплотах, ведь у Иветты хватало ума ни-ког-да и ни-о-чём не спрашивать: не начинать разговор, который для самого близкого в мире человека будет либо неприятен, либо невозможен — и заставлять чувствовать не хотелось ни то, ни другое; смотреть не хотелось ни на то, ни на другое; даже в мыслях вызывало тошнотворное омерзение и то, и другое; как ты думаешь, блаженный ты лицемер, насколько часто вообще говорят об Оплотах в семье Герарди, а?!
Впрочем, «сарина Герарди» была не единственной, кто видел Оплоты собственными глазами и кого о них можно было расспросить — и здесь недеяние целиком и полностью лежало на Иветте.
Но, как говорят в Хегране, что минуло, то сгинуло.
— Нет. Не рассказывала. — «И давай-ка сменим тему стремительно». — А… Извините, а Архонт Печали… какой он? Как…
…человек— нет…
— …личность?
Вот так — хорошо и правильно.
И Хэйс снова недолго помолчал и ответил так, словно был позабавлен, однако без единой ноты неодобрения:
— А каким вы его себе представляете?
И Иветта, наконец-таки подняв
