Но слова женщины не подействовали. Алекс отпрянул от бабушки, сказал, что устал терпеть мой несносный характер и вытаскивать из передряг. Он позабыл о словах, произнесенных им два дня назад, забыл обо всем, впрочем, как и я. А в итоге я узнала, что по возвращению в Редсити у Алекса уже намечены глобальные изменения на жизнь: работа по долгосрочному контракту во Франции. Наша связь мешала ему даже в большей мере, чем мне, зато развеялись иллюзии насчет слова МЫ! А я посмела о чем-то там думать. Глупая!
Я смотрела на Алекса и чувствовала, как на смену злости пришло разочарование и обида. Наша связь не постоянна (Мари права), то появляется, то исчезает, то притупляется, и я не справляюсь с ее колебаниями.
— Аврора, почему молчишь? Ты согласна с моим братом?
— Да. Он прав.
Солгав, лишний раз убедила себя, что добралась до истины. Осталась пустота. Мне нечего было добавить, и я, мягко высвободив свою руку из пальцев Варганы, покинула гостиную и дом.
— Волчица, постой.
— Не называй меня так, — я нервно обхватила руками свои плечи и обернулась к тому, кого не хотела сейчас ни видеть, ни слышать и уж тем более чувствовать. — Что тебе еще нужно?
— Не веди себя, как малое дитя.
— Алекс, оставь меня в покое.
— Оставлю. Но не забывай о себе. На улице холодно, а ты раздетая.
Он приблизился и, накинув мне на плечи мужской пуховик, легонько потянул за края, укрывая от холода, а я поддалась вперед. Ветер обдувал, безжалостно выгоняя тепло.
— Спасибо… И вправду холодно.
— Не собиралась опять сбежать в лес?
Я вымученно улыбнулась, но радости не ощущала. Хорошо, чужих эмоций пока не было.
— Аврора, я не понимаю, что тебя так разозлило? В чем я не прав?
«В чем?! И он еще и спрашивает? Неужели не ясно?» — я мысленно била его в грудь, хотелось кричать, но пришла пора учиться контролировать себя.
— Я не злюсь. Ты не правильно понял. Просто не привыкла.
Он молчал, ожидая продолжения, или пытался прочитать мои мысли по меняющемуся настроению, а я устала бороться с ним и что-либо доказывать.
— Пойду к себе.
— Я провожу
— Зачем? До дома всего несколько метров. Я никуда не убегу и прогулок по лесу не планирую.
— Мне так спокойней.
— А может, пора прекращать беспокоиться? — мне с трудом давалось каждое слово, но я продолжила говорить. — Ты не сможешь всегда меня оберегать, это нереально на расстоянии.
— Ты права.
От собственных слов стало трудно дышать, но больнее от его согласия. Чужая злость вновь насыщала меня, заражала, как вирус, и я сорвалась, прокричав ему в лицо:
— Хватит! Опять злишься!
— Если и злюсь, то не на тебя.
— Я не уверена в этом. Но мы сами выбираем, как жить, и вроде наши желания сошлись.
— Ошибаешься.
— Но разве… ты сам не хочешь вернуть все на круги своя?
— Хочу, чтобы ты прекратила врать сама себе и поступила так, как велит сердце, а не разум.
Его ответ разозлил еще больше, но я так ничего и не сказала. Мы, как огромный комок воспаленных нервов, сжигали друг друга злостью и непониманием. Это невыносимо, но контролировать эмоции не получалось ни у меня, ни у него.
Алекс отвернулся, постоял несколько секунд, смотря вдаль, и ушел. А я смотрела ему в спину, пока не захлопнулась калитка. Нестерпимая боль колола сердце, но гордыня держала в крепких оковах. Я не позволила проявить себе слабость, потому что слабые не выживают в этом мире.
Сумерки — ворота между днем и ночью — опустились на поселение, накрыли синевой строения, выгоняя тени из-за углов. Я успела дойти до дома и бросить взгляд на лес, когда снова почувствовала, как человек становится зверем. Но в этот раз боль прошла практически моментально, я даже устояла на ногах. Это значило, что с кое-чем я все-таки смогу сжиться.
Мысленно попрощавшись с зародившимся чувством, я решила спрятать его глубоко в себе и шагнула через порог. Порог, который мог значить черту, но стал ловушкой. Резкий незнакомый запах ударил в нос, и кто-то зажал мне лицо тряпкой. Я попыталась закричать, но стоило вдохнуть и все вокруг закружилось в бешеном водовороте, а затем померкло.
Глава 3
Тьма чередовалась с эпизодами прошлого и настоящего. Я выныривала из глубин на поверхность и снова погружалась на дно. Разум не отличал реальность от вымысла. Не чувствовала холода, жара или боли, только усталость от сумбурных картинок. То ли это непробудный сон, то ли умираю. Страх исчез, силы для борьбы иссякли. Темнота заполонила сознание, время остановилось навсегда, как будто я не принадлежала этой жизни. Но рядом прозвучал голос: слабо, затем более отчетливо. Я слышала, как кто-то зовет меня по имени, но не могла ответить.
— Очнись! Тебе еще рано уходить. Да, очнись же ты! Аврора!
Яркий свет ослепил, стоило приоткрыть глаза. Я застонала. А кто-то рядом продолжал обращаться ко мне. И вцепившись в голос, как в спасательный буек, я вновь попыталась открыть глаза. Но от боли и истощения едва не погрузилась в беспамятство. Резкий запах заставил удержаться на плаву — между засасывающей трясиной мрака и реальностью. Хотела отмахнуться от раздражающего аромата, но тело не повиновалось.
— Очнулась? Слабовата ты для Огненной Волчицы. На, выпей. Это вернет тебе немного сил.
Меня приподняли, удерживая за плечи, и что-то мокрое коснулось губ. Тонкая струйка потекла в рот и по подбородку. Я закашлялась, чувствуя, что не хватает воздуха — жидкость закупорила горло.
— Хочешь умереть, захлебнувшись?! Так не пойдет.
Я хотела бы ответить или что-нибудь сделать, но была овощем и с трудом заставляла свой мозг функционировать.
— Я скоро вернусь, а ты не пытайся сбежать. Это нереально.
«Сбежать? Я не могу двигаться», — в голове появились первые внятные мысли, и я заставила себя открыть глаза. Свет исчез. Раздался скрип и легкий стук, словно открыли дверь, а затем хлопнули ею. И тишина.
«Что произошло? Где я нахожусь?» — этими и многими другими вопросами я удерживала себя в сознании. Силы постепенно возвращались. Медленно. Понемногу. Я привыкла к темноте и осмотрела помещение, в котором очнулась, но не узнала места, так же, как и не знала, кто же мой спаситель или мучитель.
Комната без единого окна и дверей. Был слышен тихий звук, напоминающий монотонное гудение вентилятора. Я не чувствовала сырости или холода, как в погребе или подвале; лежала на тонком матрасе, уложенном прямо на пол, под покрывалом из грубой
