– Черти их задери, кажется, никого, – дорога по обеим сторонам была совершенно пуста, из-за чего он с видимым облегчением вздохнул. – Давай отмашку! Пусть перебираются быстрее на ту сторону! Давай, давай! – сам же крикнул куда-то внутрь броневика. – Михалыч, выдвинись-ка метров на пятьдесят на запад по дороге. А то там дальше поворот и толком ни хрена не видно. Могут выскочить, а мы тут со спущенными штанами!
Тем временем, получив сигнал от передового охранения, из леса потянулись первые телеги медсанбата комиссара Фомина. Бежавшие рядом со скрипучими повозками возницы, перевязанные бинтами бойцы, с матами и стонами впрягались рядом с лошадьми и тащили телеги на ту сторону, в спасительный лес. Сейчас халтурщиков не было. Пережившие первые дни войны с внезапными бомбежками авиации и стремительными атаками немецких танков, и здоровые, и больные прекрасно понимали, что сейчас спасти их могут лишь они сами.
– Быстрее, быстрее, вашу мать! – прихрамывавший комиссар, шипевший от стреляющей боли в бедре, не выдержал и, выбравшись из легкого автомобиля, подставил и свое плечо к намертво вставшей в колдобине телеге. – Мы тут как на ладони! Не дай бог, эти стервятники заметят.
К счастью, на этот раз все обошлось, и длинный, извивающийся змеей обоз все-таки благополучно и никем не замеченный перебрался через региональную трассу и вновь нырнул в густой белорусский лес, держа путь строго на восток.
Все последние дни они, напрягая все силы, пытались догнать откатывавшиеся на восток советские войска, во множестве бросавшие на своем пути технику с высохшими баками, орудия с пустыми боекомплектами и десятки невысоких земляных могильных холмиков, часто лишенных даже имени.
– Прошли вроде, – на третьей телеге прошептал с облегчением возница, крупный мордастый мужик с густой бородищей, здорово напоминавший разбойника с большой дороги своим фактурным лицом и пудовыми кулаками. – Слава тебе господи! Укрыл нас Милостивец от поганой немчуры.
В этот момент сзади него вновь, уже в который раз, громко и протяжно застонал раненый, обожженный до черноты сгоревшего хлеба танкист. Не отходившая от него ни на шаг девчушка в уже посеревшем от пыли белым и сшитым на подобие пилотки платке тут же начала осторожно прикладывать к его лбу влажную тряпку.
– Отходит, человече… – оглянувшись назад, пробормотал возница и быстро перекрестился.
– Ты что болтаешь, Борода! – возмутился сидевший за его спиной боец, молодой парень с перевязанной грудью. – Выкарабкается братишка. Человек, знаешь, какая тварь живучая?! Он все вытерпит. Это скотина вон мрет как мухи, а человек живуч.
Через мгновение, когда один из них матюгнулся чуть сильнее, на них зашикала медсестра.
– Слышь, доча, ты бы нашего Митюшу позвала, – бородач вновь повернулся, с лицом его в этот момент, что удивительно, произошла самая настоящая метаморфоза – оно словно собралось в кучку всеми своими морщинками и тут же умильно расплылось в улыбке. – Чай, он-то уважит страдальца…
Девушка бросила на мужика возмущенный взгляд и хотела было что-то сказать, но тут танкист снова выдал протяжный стон. Это был полный мучительной боли и отчаяния хрип-возглас человека, который уже просто не мог терпеть. От нестерпимой боли он ломался… Дернувшаяся к нему медсестра с текущими из глаз слезами развернулась на одном месте и понеслась куда-то вглубь обоза.
– Хорошо, умчалась все же егоза, а то не больно-то она его привечает. Ученые все стали… Доктора, врачи… Академии, ниверситеты всякие кончают. А наш Митюша, спаси его Господь, и без всяких академиев на ноги поставит, – удовлетворенно хмыкнул мужик в густую бороду. – Сейчас Митюшенька наш придет… Браток, ты потерпи, – повернувшись назад, негромко проговорил он. – Чуток совсем…
– Эй, слышь, Борода, – парнишка, сидевший сзади, пересел ближе. – Я тут у вас новенький. Что это за Митюха такой? Докторюга, что ли?
Возница чуть повернул голову и неприязненным взглядом прошелся по приблатненному парнишке, на правой руке которого синела вязь татуировки. Он действительно появился у них только вчера – разведчики наткнулись на него, полузасыпанного и оглушенного, в одной из наших траншей.
– Сам ты Митюха, олух! – буркнул мужик, отворачиваясь к дороге и уставившись в задок впереди катящейся телеги. – Это наш Митюшенька! Врачует он. Облегчение всем болезным приносит. Эти костоправы-то все норовят отрезать да оттяпать, а он, милостию Божьей, хвори прогоняет. Понял, тютя?! И не смотри, что он ростом не велик, – возница опять внушительно прошелся взглядом по пареньку. – Че гадкое сотворишь, в миг накажет.
Однако хмыкающий с сомнением парнишка явно не был готов поверить в то, что какой-то Митюша мог облегчить боль у обгоревшего танкиста, больше напоминавшего угольную головешку, чем человека. И когда парень уже собрался и свои пять копеек вставить по этому поводу, с хвоста обоза показалась худощавая фигура подростка, одетого по-городскому – в чуть короткие не по росту брюки, рубашку со странно засученными рукавами. Довольно тщедушный, с лохматой гривой волос, он шел от телеги к телеги и о чем-то переговаривался с ранеными. Время от времени он легко касался то одного, то второго из них, заставляя еще мгновение назад стонавших и скрипевших зубами от боли бойцов улыбаться и с облегчением откидываться на солому. И все он делал как-то легко, невесомо, словно порхающая бабочка.
Да, да, это был Я! И Митюшей, Митюшенькой, Дмитрием и даже Дмитрием Михайловичем называли именно меня. Признаюсь, кое-кто украдкой называл меня и другими именами, странными и не совсем добрыми: колдун, дьявол и, кажется, сатанинское отродье. Ха-ха-ха! Да, звали и так! А всего-то успокоил одного урода в человеческом обличье, которого случайно застал без штанов над маленькой девочкой. Да, я не сдержался! А кто бы сдержался на моем месте?! Тем более, я не здоровый дядя с тяжеленными кулаками и бычьей шей, а всего лишь худенький подросток. Ну и ткнул я его в пару точек из особого списка так называемой черной акупунктуры. Быстро, пока он запутавшись в спущенных штанах, пытался приподняться, я нажал ему на них и все… Ну как все? По хорошему, с этого-то все и началось! Нажатием в одном месте я ему парализовал все, что ниже спины, а нажатием в другом – разбередил ему пару-тройку нервных окончаний. Поганая штука, если кто знает, эти самые нервные узлы. Всего один тычок, даже слабенький, а выворачивать мехом наружу будет дня три, а то и четыре. Словом, когда его принял наш ярый особист и начал
