Что тут говорить, слышать все это было безумно приятно. Ведь все эти дни мне не хватало именно этого осознания нужности моих усилий. С этой же максимальной секретностью и круглосуточной охраной я чувствовал себя как в тюрьме, получая самый минимум информации о внешнем мире.
– Вижу тебе не рассказали и о вчерашнем визите к товарищу Сталину двух послов – Великобритании и Северо-Американских Штатов, – тут мои глаза сами собой загорелись, судя по намекам «бати», визит этих наших «партнеров» был явно связан со мной. – Есть слухи, что послы принесли с собой на встречу большие фотографии Берлина, на которых запечатлены развалины от зданий Рейхсканцелярии и Рейхстага. По словам послов, Советский Союз применил в Берлине особые сверхмощные бомбы, которые не имеют аналогов в мире.
В ответ я понимающе кивнул, вспоминая ролики с испытаний объемных вакуумных боеприпасов в мое время. «Получается, нашим удалось что-то склепать после моих рассказов. Сильны…» Меня, конечно, не затопила волна гордости, но я испытал уважение к этим безымянным для меня ученым, что только лишь на основе моих воспоминаний смогли в кратчайшие сроки создать самое настоящее супероружие.
– Думаю, и англичанин, и американец просили поделиться с ними секретом изготовления таких бомб. И тем и другим нужно что-то очень мощное для бомбардировок промышленных объектов Германии, – «батя» усмехнулся. – И я даже боюсь предположить, что товарищ Сталин мог с них за это попросить… Понял теперь, что занимаемся мы очень нужным и важным делом?! Пошли давай.
Поднявшись, он потянул меня за собой. Через десяток шагов по коридору нам пришлось пройти еще через одну дверь, за которой, к своему удивлению, я вдруг оказался в довольно большом и ярко освещенном помещении, которое было заполнено детьми самого разного возраста. Здесь были и совсем малышки, закутанные в теплые мохеровые шали, и ребятишки постарше, шмыгавшие носами возле стоявших игрушек, и даже подростки примерно моего возраста. Последних я приметил возле собранного макета железной дороги с поездом и небольшими домиками, раскинувшей свои рельсы на добрых пять или шесть метров.
И тут все это великолепие увидела и Настя, едва не рванувшая с рук «бати». Не веря своим глазам, она начала медленно ходить вдоль невысоких стендов, на которых ровными рядами лежали и стояли самые разные игрушки.
– Видишь, сколько здесь игрушек и детей? Смотри, в том, что в разгар страшной войны здесь столько детей, есть и твоя заслуга, – Михайловский шептал мне в ухо. – Почти месяц назад после одной из твоих встреч с товарищем Сталиным было принято решение поощрять наиболее отличившихся работников предприятий, учреждений и организаций специальными купонами на приобретение игрушек. А ведь многие там… – выразительный кивок в потолок, – считали, что это плохая затея и лишь разбазаривание народных средств. Но ведь вышло… Оказалось, многие родители были готовы буквально жилы рвать, чтобы порадовать свою кровиночку.
Я же молча кивал и, не скрывая своего восторга, рассматривал этот советский мир игрушек, помогавший детям сотнями звенящих, гогочущих, свистящих, рычащих и гремящих игрушек на время забыть о страшной действительности.
С самого потолка свисало сверкающее великолепие стеклянных люстр, прямо перед большими зеркалами горами возвышались разного рода игрушки – деревянные, жестяные, меховые, бумажные, стеклянные; машинки, самолетики, кораблики, солдатики, паровозики; куклы ростовые, куклы с ноготок, пупсы и так далее. Это был самый настоящий детский рай, посреди которого, словно ошарашенные всей этой красотой Адам и Ева, бродили девочки и мальчики. Одни уже освоились и смело хватали то одно, то другое, а поиграв, с неохотой возвращали на место; вторые, разинув рот, ходили от одного угла к другому и даже не смели прикоснуться к лежавшим игрушкам; третьи вообще ни на шаг, не отходили от своих родителей, лишь глазенками шаркая по сторонам.
«Надо же, как он понял мое предложение любыми методами и способами повышать веру в победу и советскую власть! Решил эдакую отдушину хотя бы для ребятишек сделать… Черт, а игрушки-то какие интересные». Не выдержав, я тоже сделал шаг по направлению к какой-то замудренной модельке чего-то такого большого.
– Мама, мама, – в нескольких метрах от меня внезапно раздался довольно громкий шепот, на который я не сразу обратил внимание. – Смотли… Вон туда… Да нет! Туда вон смотли! – я уже протянул руку к искусно выполненной модели железнодорожного состава, как услышал еще кое-что. – Это же Настя! Вон, видишь? А там Дима, ее сталший блатик. Это они денюшку на танк для своего папы собирают!
Тут я уже не мог игнорировать этот восторженный детский голос и, повернувшись в его сторону, наткнулся на маленькое чудо – кроху с кудряшками, густо выбивающимися из-под темного платка на голове. Она улыбаясь тыкала в нашу Настю пальчиком и так громко рассказывала своей матери о нас, что и другие дети с родителями начали шушукаться и оборачиваться то в мою сторону, то в сторону Насти.
Наконец мама девочки с кудряшками подошла ко мне и улыбаясь спросила:
– Тебя ведь зовут Дима? – я, естественно, кивнул. – Это про тебя написали в газете? – я вновь кивнул, ведь сказанное было истинной правдой. – Ты большой молодец! – женщина вновь улыбнулась. – Наш папа тоже ушел на фронт, – она вдруг вытащила платок и приложила его к глазам. – Держи вот тебе, – она взяла мою руку и, распрямив детскую ладошку, вложила в нее тоненькую пачку больших цветных бумажек. – На танк для папы, для всех наших пап.
Я опустил глаза и увидел, кажется, с десяток червонцев. «Ни хрена себе! Сотня! Считай, почти полкило хорошего мяса с колхозного рынка отвалила…»
– Мальчик, мальчик, – меня опять кто-то теребил за рукав, и, подняв голову, я увидел мальчишку в потрепанном пальто и большой не по размеру кепке на голове. – Скажи, чтобы танк самый лучший делали, с большой пушкой, – серьезно смотревший на меня ребенок тоже тянул несколько денежных купюр. – И кулемет чтобы хороший был. Ведь без кулемета это не танк, а сарай, – тут он шмыгнул носом и пояснил: – Васька, брат мой старшой, так говорил раньше… Бери, бери, тебе нужнее.
«Б…ь, что-то ком в груди встал». Это все напоминало мне какое библейское искупление, когда ради чего-то очень важного, святого люди отдавали самое последнее. А тут ко мне шли детишки, серьезные, взрослые в своем желании победить
