– Вы говорите, как он, – кашлянул Леднев. – В том же темпе и ритме.
– Ох, правда? – испуганно спохватилась она. – Я сама не замечаю, как начинаю говорить Его словами… Все мы этим грешим, конечно – вольно нам, а все-таки нельзя: когда суесловие рядится в Государевый глагол, так и до кощунства недалеко. Иное дело – наизустные цитаты… Но поймите, я так увлеклась воспоминаниями! Такая ностальгия…
– Хотите вернуться? – спросил Леднев иронично.
– Нет-нет, – вздрогнула она и покосилась на него с опаской. – Это я так… Несу какой-то вздор. Да вы же и сами знаете, что это невозможно. Паша сказал однажды, что все мы здесь – как засекреченные объекты. Отсюда никто не попадает туда.
– Как знать, как знать. Может, и попадает. Просто не совсем туда. Говорят, впавших в немилость москвичей высылают в зону грязи без-водопроводной, в какой-нибудь лагерь номер ноль-ноль-пять для бывших, на краю света. Зато снова – светляк в голову и никакого одиночества.
– Да, – прошептала она. – Да.
И внезапно засобиралась:
– Я, наверное, пойду.
– Конечно-конечно, – пробормотал Леднев.
У двери обернулась:
– Так вы считаете, мне не нужна эта операция?
Леднев принял строгий вид.
– Не в моих интересах вас отговаривать, но – да, я так считаю. Любая операция содержит долю риска, а в вашем случае оно того не стоит. – Он помедлил и с глумливым удовольствием добавил: – А учитывая эти ваши дурные предзнаменования…
– Да, да… – взволновалась она. – Дурные предзнаменования… И это я ведь еще вам про свои сны не рассказала!
– Могу себе представить.
– Не можете. Впрочем… Ладно. Что ж… Значит, в пятницу мне не приходить?
– Да, сударыня. Приходите лет через десять.
– Но… Что же мне сказать Паше?
Леднев подумал.
– Скажите ему, что операция состоялась. И в доказательство попробуйте извлечь на свет ту девушку-снайпера, в которую он до сих пор влюблен.
– Обмануть?! – глаза ее оживленно загорелись.
– Попробуйте, – Леднев подмигнул ей. – Дерзайте. Он и сам будет рад обмануться.
– А как же деньги? Он увидит, что операция не оплачена…
– Оплачена. Мы примем оплату – и зачислим эти деньги в счет будущей операции. Если вы не против, конечно. Имейте в виду, через десять лет ваш вклад будет автоматически индексирован, и вы ничего не потеряете.
– А это не противозаконно?
– Мы с вами ведем разговор с открытыми линзами, кабинет прослушивается. Я похож, по-вашему, на самоубийцу? Обмануть мужа – даже если он генерал армии – можно вполне законным путем. Если, конечно, обман во благо, а не во вред семье и государству. Вы его обманете во благо семьи, мы – во благо государства. Эти деньги ведь не будут лежать просто так все это время, они пойдут на пользу Родине. Так что… Считайте, что вы на особом задании. Справитесь?
– Так точно, – она с отмашкой взяла под козырек, и он вдруг отчетливо увидел снайперскую винтовку у нее за плечом, а на груди – бусы из клыков врага – сорок восемь армейских жетонов.
24. Поцелуй
Я боялась, что начнутся расспросы о спевке – как там, что – и придется врать и выкручиваться. Но школа была погружена в приготовления к Пасхе. За праздничными хлопотами никому до меня не было дела, да и мне до самой себя тоже: сразу как вошла – беги работай.
Вся пятница до вечера – в мучной пыли, в луковых слезах: тесто для куличей замеси, лук очисти, шелуху – в чаны с кипятком, там будут крашенки вариться, сами луковицы поруби в начинку к пирогам, творог для пасок через сито протри, да изюм туда, да сахар, да масло с яйцами взбей – и смотри не сожри чего, пост-то не кончился, и не разбей, и не пролей, и не просыпь, и посуды не расколоти, а то если каждая просыплет-разобьет – что останется? Нас вон сколько – сорок девиц из четырех старших классов, и всегда найдется если не воровка голодная, так недотепа: кто палец обрежет и ноготь в тесто уронит, кто обварится, кто на корзину с яйцами жопой сядет, все подавит. Вот поварихи тогда лютуют! Орут в три глотки. А что делать, ори не ори, а без нас им не справиться в такие дни. Им еще обычный ужин приготовить, а после – всю ночь работать: печь куличи и пироги, пасхи лепить, узвар варить. А нам гадать – будет узвар в этот раз на меду или пустой, на ягодках сухих, как в будний день.
После ужина тоже не до разговоров было – Луч Правды смотрели. Судили какого-то шпиона – но я от усталости в дело не вникала, сил хватило только сидеть не очень криво и внимание изображать. Приговорили к позорной и мучительной смерти на колу – такова участь всех предателей Государства. Но по случаю кануна Великого праздника казнь отложили. Перенесли на будущее неопределенное время. Это уж как водится. Тут, как нам Ментор когда-то объяснил, есть три резона. С одной стороны – христианское милосердие. С другой – много чести казнить злодея в Страстную пятницу, когда Спаситель был распят. А с третьей – пусть помучается в ожидании.
Как только прозвенел отбой – я рухнула на кровать и заснула мертвым сном, хоть стреляй из пушки.
А с подъемом на Великую субботу – снова хлопоты и приготовления. Украшали кабинеты, коридоры, спальни лентами и плакатами «Христос воскрес!», «Слава Богу и Его Помазаннику!», «Да здравствует жизнь вечная!», «С нами крестная сила!», «Внешний мир, руки прочь!», «С вами – НТП, с нами – Дух Святой!», «Нам – райское блаженство, вам – гореть во аде!»… Плакаты, конечно, были все нарисованы заранее, а многие и годами лежат в нафталине – остается только их извлекать каждый год из сундуков, подновлять и развешивать. Работа нехитрая. Иное дело – убрать столовую к пасхальной трапезе цветами. Это значит – в огород пойди и накопай там крокусов, ветрениц, медуниц и прочих подснежников-морозниц-первоцветов на тридцать три горшочка – по числу земных лет Спасителя и по количеству небесных наших спутников – «гляделок-перделок», как обозвал их отец Григорий. Легко сказать – пойди и накопай. А вдруг зима затяжная, как в этом году? Хорошо,
