Перед тем как захлопнуть над ним крышку, Рыбкин наклонился и тихо произнес:
– Простите меня. Я… я…
– Бросьте, – Леднев улыбнулся. – А помните, друг мой, как мы говорили о детстве, лягушках и прочей ерунде? Вы еще сказали, что у вас не было бабушки. Вот ведь!
Рыбкин присмотрелся сквозь Леднева к чему-то своему, замер… Вдруг в глаза его вошла какая-то мысль и все черты благодарно просветлели – Леднев много раз видел такой взгляд, когда давал толковому студенту на экзамене подсказку.
– Да, Дмитрий Антонович. Да, я все помню.
Крышка захлопнулась.
Леднев оказался в абсолютной темноте и тишине. Он лежал на воде, слегка покачиваясь и дрейфуя, не чувствуя веса и границ своего тела – благодаря температуре и плотности соляного раствора. Он и сам стал как соль, растворился в этой воде, или – как масло разошелся по ее поверхности, но маслом скорее были его мысли, а тело исчезло. Вскоре – или через века? – исчезло все: вместе с ощущением пространства исчезло и ощущение времени, и слова «вскоре» и «через века» перестали иметь какой-либо смысл. Осталось только то, что, вероятно, называется «я» – но оно никак не называлось, а просто висело маленькой серебряной гирькой в пустоте. Каким-то образом было понятно, что пустота – это то, что раньше называлось умом. И что гирьку можно переместить из «ума» в любое другое «место» – и она просилась в центр, чтобы все уравновесить. В центр чего? и что уравновесить? – спросил бы Леднев, но так как Леднева больше не было, а была маленькая серебряная гирька, она просто переместилась в центр всего – и все возникло заново. Он почувствовал и себя, и воду, ее легкие медленные колебания, и даже едва уловимые прикосновения КМИ-провода к телу – но теперь все сделалось иным: и вода, и тело, и провод, и тьма, и воздух, и пустота – все было разным, но состояло из одних и тех же сверкающих гранул, словно разверзлась звездная карта. Он впервые почувствовал себя так полно и глубоко, так прозрачно и ясно, так отдельно от всего и так едино со всем. Так же полновесно и ярко он воспринимал всю материю вокруг. Он теперь не просто чувствовал прикосновения к коже тончайшего, толщиной с волос, КМИ-провода – теперь он знал все его изгибы, словно сам был током, бегущим по жилам электросхемы, соединяющей его мозг с кортекс-шлемом, а шлем – с компьютером. Избыточно длинный, провод завивался и скручивался у него под затылком, раздуваясь, дыша, блистая и клубясь, как живое рептильное тело. Вода бурлила, как вулканическое озеро на вершине горы. И только он, единственный, пребывал в покое. Как Вишну, первопричина всего сущего, вечный, изначальный – в колыбели воды, на огромном кольце змея Шеши.
– Внимание, – сказал Рыбкин операторам. – Запуск компьютерно-мозговой передачи. Даю логос: Союз-37.
– Принято.
– До запуска двенадцать секунд.
– Погодите, стойте! – всполошился Дурман. – При чем тут Союз-37? Что за хрень, вы уверены, что это правильный логос?
– Восемь секунд. Семь. Шесть. Пять…
– А! Пошло все к черту!
– Подтвердите логос.
– Союз-37.
* * *– Димка! Выходи!
Под алыми веками плывет солнце. В жаркой, вязкой тишине жужжат мухи, ударяясь о стекло. Слышно, как за стеной, на кухне, гномьим шажком топочет бабушка, позвякивает посуда, шипит и стреляет маслом сковорода. Пахнет жареным луком и картошкой.
– Димка-а!
Он медлит, нежась в последнем, ласковом, тающем звуке сна: «мне ничего не надо, мне никого не жаль…». Звук обволакивает, покачивает, как волна, уходит.
Сквозь розетку в стене раздается щелчок, треск перепада тока – бабушка включает радио.
– Вчера, 23 июля 1980 года, в 21 час 33 минуты по московскому времени с космодрома Байконур стартовал пилотируемый космический корабль «Союз-37». Члены экипажа – командир корабля, дважды герой Советского Союза, летчик-космонавт Виктор Васильевич Горбатко и герой Социалистической Республики Вьетнам, космонавт-исследователь Фам Туан. Программой полета предусматривается стыковка с орбитальным комплексом «Салют-6» – «Союз-36». Это шестая международная экспедиция по программе «Интеркосмос»…
Он выпрыгивает из постели и, раскинув руки крыльями, несется по комнате: ззззз! иу-иу! уоооуууиии!
– Димка! – орут с улицы пацаны.
Пикирует к распахнутому окну с перекинутой за борт шторой, в складках которой держится запах утюга, жженой пыли и липового цвета. Во дворе – три солнечных макушки.
– Щас! – машет им Димка.
Секунда – и он уже одет, летит по лестнице с первой космической скоростью, перепрыгивая ступеньки.
– Куда! А завтрак? – несется вслед. – Дима, вернись немедленно!
Но он уже хлопает дверью подъезда и вылетает из его темного эха в ослепительное лучезарное утро.
13.11.2018
Примечания
1
Как ты? (чеч.).
2
Сом – тысяча рублей (сленг, чеч.).
3
Петар – квартира (сленг, чеч.).
4
Кохры – члены Коммунистическо-христианской партии молодежи (сокр. КОХР) – все ученики приходских школ, достигшие 14-ти лет.
5
Комусы – члены Коммунистическо-мусульманской партии молодежи (все ученики медресе, достигшие 14-ти лет).
6
Чеченский: «это правильно».
7
Тюн (сленг) – красавчик (от кит. – красивый, блестящий, выдающийся, изящный).
8
Любовь (чеч.).
9
Дихкина (сленг.) – третий лишний. Ненужная, но необходимая на свидании подруга любимой девушки, которая своим присутствием обеспечивает молчание светляков (от чеч. дихкина – связывающий, связанный).
10
Трансплантация клонированных внутренних органов репродуктивной системы
11
Сокр. от «доттаг» (чеч.) – друг.
12
Ойланза (сленг от чеч.) – легкомыслие, ирония, стеб, легкость, несерьезность.
13
Персональный наушный компьютер (в народе – «серьга»), от которого работает линзовый дисплей, выполняющий как прием, так и передачу сигнала (видеона-
14
Малышка, крошка, дитя (кит.).
15
Эмпатик – химический наркотик, вызывающий чувство прозрачности, всевидения и чтения мыслей.
16
Глуст – цифровой наркотик-имплант, воздействующий на «зоны удоволь-
17
gǔdài (кит.) – антиквариат, древность, винтаж.
18
Красавица (чеч.).
19
Медийная звезда, королева красоты (от кит. «звезда, знаменитость»).
20
Детка, возлюбленная (кит.) – употребляется в подростковой среде, когда нужно подчеркнуть возвышенность чувств.
21
Зузы (сокр. от «Зоркие Узы») – 3D-видеосвязь
