– Недавно нацелилась на профессиональных теннисистов, – сказала Диана с гордостью, в которой, однако, проскальзывал страх. – Похоже, не могу остановиться. Уже делала это с двумя, и не по одному разу. Старшему двадцать семь. Началось с того, что мы просто отправились угоститься замороженным йогуртом и поболтать. Потом, в один прекрасный день, оказались вместе в машине, и все закончилось сексом на парковочной площадке. Второму, который помоложе, двадцать три. Мне почему-то кажется, что старший рассказал ему обо мне… что я такая… то, что называется «пума». Это немного неловко. Мне не нужно, чтобы меня любили, я лишь хочу, чтобы они были на месте, когда я звоню. Бывает досадно и обидно, когда пытаешься связаться, а тебе не отвечают. Потом встречаешь одного или другого в теннисном клубе, и тебя вдруг вспоминают и чего-то еще хотят. Звонят и пишут. В общем, всегда одно и то же. Но как остановиться, я не знаю.
– Это все допамин, – сказала Куриная Лошадь. – Ты хочешь кайфа. Вопрос: ты не знаешь, как остановиться, или не хочешь останавливаться?
– Не могу, – сказала Диана.
На меня вдруг накатила волна сочувствия к ней. Я знаю, каково это. На память пришло предупреждение Клэр: держись подальше от фриков, а то ведь и сама фриком станешь. Диана такая сексуальная и ухоженная – богатство так и сочится из ее спандекса – брильянтовыми колечками, ароматом сандала и золотыми блестками. Может быть, в ее глазах мы все выглядим печальными и жалкими? Не кажусь ли я Диане такой же печальной и жалкой, какими остальные казались поначалу мне?
Но после собрания она подошла ко мне на парковке.
– Ты кажешься мне единственной, кто не совсем еще спятил, – сказала она.
– На твоем месте я не была бы так уверена, – рассмеялась я.
– Тебе можно позвонить? Если у меня вдруг возникнут вопросы?
– Конечно. Только не знаю, будут ли у меня ответы. Но выслушать смогу.
Я видела грусть в ее глазах, видела замешательство, ее заблуждения и самообман, когда все только начиналось между ней и теми двумя теннисистами. В чем-то это напоминало мои отношения с Тео: ты убеждаешь себя, что они просто дружеские, и даже хочешь этому верить. Она притворялась, что так все и есть, потому что если бы с самого начала признала реальность как таковую, то не попала бы в его машину. А ей нужно было туда попасть.
– Боюсь, дальше будет хуже. У моего сына есть друг. Шестнадцать лет, красавчик. И я вижу, как он смотрит на меня. Раньше мне казалось, что такого не может быть, что это невозможно.
– Ты такая красивая. Как же этого может не быть?
– Спасибо. Но я… Ты бы видела девочек из их школы. Я считала, это просто невозможно. Но теперь, познакомившись с Райаном, младшим из тех теннисистов, я понимаю, что происходит с другом моего сына. Я ничего не предпринимаю и думаю, что не сделаю шагов в этом направлении. Но меня пугает уже то, что чувствую соблазн.
– Ух ты. Это круто.
– Да. Не хотела признаваться перед группой. Не хотела говорить, что думаю об этом, о сексе с другом моего сына. Не сказала, потому что это было бы незаконно. Я не знаю, какова политика группы в этом отношении. Если кто-то из членов группы готов совершить что-то противозаконное, обязаны ли они сообщать об этом?
– Не знаю. Но я твой секрет не выдам. Тебе полегчало теперь, когда ты рассказала мне об этом?
– Вообще-то нет.
27
В тот вечер я не пошла к камням. Слишком многое в ситуации и переживаниях Дианы напоминало мое положение и мои страдания. Если бы во вселенной было что-то, некая направляющая сила, она бы, наверное, не привела ко мне Тео, чтобы показать, что я могу дружить с прекрасным представителем противоположного пола. Может быть, эта сила привела его ко мне одновременно с Дианой, чтобы преподать урок. Действительно ли вселенная преподает нам уроки, этого я не знала. Но если да, то преподанный мне урок состоял в том, что я не в состоянии справиться с тем, справиться с чем полагала возможным. Урок заключался в том, что мучиться и страдать с Тео необязательно. Терзания других, Клэр и теперь Дианы, напомнили мне о моих собственных, прошлых и потенциально будущих. Может быть, поэтому мы обсуждаем проблемы в группах. Может быть, поэтому люди и заводят друзей: чтобы в них видеть себя и свое собственное безумство.
Захватив с собой Доминика, я отправилась к Эббот-Кинни. По пути несколько прохожих остановились с комплиментами по адресу моего спутника – какой он красивый, с каким достоинством держится. Рядом с ним я и сама преисполнялась гордости и словно вырастала в своих глазах, ощущала себя чистопородной. Что такое деньги? Что такое блеск? Почему я так предрасположена к полетам фантазии? Почему так впечатлительна, так восприимчива к мнению других обо мне? Взять хотя бы Диану. Вроде есть все, и вот так запуталась. Похоже, я действительно ей понравилась.
Может, и не нужно, чтобы кто-то меня характеризовал, но я все равно этого хочу. Неужели я настолько пуста, что мне требуется черта, проведенная кем-то другим, чтобы понять, кто же я такая? И неважно, реальный это человек, любовник, новый друг или даже пес. Это мог быть даже вымышленный персонаж, например один из тех, кого я видела на улице и на кого проецировала свои представления. Видя себя глазами проекции – даже если суждение выносилось не совсем удовлетворительное, – я странным образом чувствовала себя в безопасности. Думать, что ты знаешь что-то о том, что другие думают о тебе, это как жить в коробке: она – граница, отделяющая тебя от большой пустоты. Там я могла начать и закончить. И даже если это тюрьма, то все равно и облегчение.
Вот почему грекам был нужен миф: ради этой вот границы, чтобы понимать, где их место посреди бесконечности. Невозможно просто сосуществовать с океаном, бурями, кипарисами. Стихии требовалось кодифицировать с помощью языка и бо`льшего значения, из них нужно было создать богов – богов, подозрительно похожих на них самих, – так что если они сами были бессильны перед природой, их улучшенные копии обладали полным контролем.
Или, может быть, богов создавали отнюдь не ради контроля над природой. Возможно, это делалось из-за того, что мира, со всей
