Да, это определенно в человеческой природе – кайфануть за счет кого-то еще, некоей внешней сущности, которая привнесет в твою жизнь новый волнующий стимул и, пусть даже на мгновение, освободит тебя от тебя самого, твоей собственной жизни. Может быть, однажды этот кто-то сделается слишком реальным, слишком знакомым, он перестанет волновать, служить наркотиком, и ты устанешь от него. Именно это и случилось со мной и Джейми. Только когда он оттолкнул меня – а потом и ушел, – он стал наркотиком. До или после отношений это всегда намного легче. Волнуют те, кто отсутствует, кого нет рядом. Когда же они под рукой, история уже совсем другая.
Но есть и такие, кто хочет простого партнерства: кого-то, с кем идут по жизни. Как Анника и Стив. Как им удается жить так долго вместе, бок о бок, друг у друга на виду? Как удается им быть вместе и притом хотеть друг друга? Хотеть то, что имеешь, – это искусство, может быть, дар. Но каждый раз, когда я наконец получала Джейми, ночи в его постели начинали казаться слишком душными. Я предпочитала момент перед тем, как он станет моим, ведь чего желать, к чему стремиться после того, как ты все получил? «Получить», «иметь» – меня от этого тошнило. С другой стороны, больной была я, я попала на групповую терапию, а не Анника.
Женщины в группе говорили себе, что ищут симбиотического партнерства, чего-то подобного тому, что у Анники и Стива. Но я не верила им. Они выбирали мужчин, которых нельзя предъявить, так что, вероятно, и хотели на самом деле не этого. И уж наверняка не этого хотели Клэр или Диана. И я тоже хотела не этого.
28
Следующие несколько дней я вставала на рассвете и выводила Доминика в Оуквуд-Парк, где он бегал, гонялся за птичками. И я, носясь за ним, чувствовала себя дикаркой, предводительницей волков. Радостно меня благодаря, пес прыгал, облизывал лицо, тыкался холодным носом в мой нос. Даже не верилось, что любовь бывает такой чистой и верной и ради нее мне не пришлось ничего делать. Можно ли верить в такую любовь? Кто я такая, если даже не пытаюсь заставить кого-то полюбить меня? Я знала, что Доминик, в отличие от мужчин, не обидит меня, не сделает больно. Но тогда почему его чистая любовь немножко пугала, тогда как другие такого ощущения не вызывали? Может быть, я опасалась, что разленюсь по причине отсутствия фрикций, что мышцы постепенно атрофируются, если им нечему сопротивляться? Или, может быть, дело в чем-то другом?
Со смерти матери я с недоверием и подозрением относилась к любви и вообще ко всему, что дается слишком легко, словно это золото дураков, которое, как и она, может исчезнуть в одночасье. Я потратила столько времени, создавая для себя фрикции не только в тех, кого любила, но и в работе, за которую бралась. Я нарочно до невозможности усложнила диссертацию, позаботившись о том, чтобы цель не была достигнута. Мне всегда представлялось, что психологически так будет безопаснее. И что я получила в результате?
Теперь я делала все по-другому, живя в состоянии, если так можно выразиться, сестринской чистоты. По возвращении из парка я кормила Доминика и сама завтракала греческим йогуртом, медом и орехами, как делала в самом начале, когда только-только взялась за диссертацию. Мне почему-то казалось, что если я буду есть как ела Сафо, то в каком-то отношении стану ближе к ней. Тот же эффект мог возникнуть, если смотреть на океан, пусть другой, не тот, что открывался ей, но все равно океан.
В отличие от моей квартирки в Фениксе, в доме Анники в Венисе у меня не возникало желания сунуть голову в духовку. Но на всякий случай я завела привычку проводить какое-то время вне дома. Ходила в кафе, пила эспрессо, работала по нескольку часов кряду с полузабытым ощущением значимости и цели. Через дверь проходили скейтеры, серферы и парни с гитарами – без рубашек, в съехавших на бедра шортах, подтянутые, гибкие, мускулистые. Но я чувствовала себя богиней, я была выше их всех, и некая сила, словно защищая меня, устраняла их с поля моих желаний. Я носила белое и дважды в неделю ходила в группу, встречая других женщин с сестринской любовью. Теперь я могла помочь. В каком-то смысле я относилась к ним по-матерински, и это новое ощущение не пугало, но придавало сил.
Я со всем определилась. Если просто избегать достаточно долго всего опасного, другие люди в твоей жизни покажут тебе тебя саму и что не нужно делать. Ты можешь восторгаться их завоеваниями, но не мучиться от их потерь. Диана звонила каждый день. Едва ли не каждый день она отправлялась в теннисный клуб и сталкивалась с полным отсутствием внимания со стороны обоих теннисистов. Стараясь избегать Калеба, юного друга ее сына, она попала в «Craigslist». Слышала ли она о Тиндере? Скорее всего, Диана боялась, что кто-нибудь увидит там ее фотографию. Она снова начала трахаться с незнакомцами на темных парковках. После ее всегда накрывала волна стыда и самобичевания, но до она заряжалась энергией.
Клэр так и не нашла подходящей кандидатуры на освободившееся место Парня-с-хвостом как третьего члена ее гарема. Предсказание, похоже, сбывалось: эмоционально справиться с Дэвидом в одиночку, без буфера из других мужчин, она не могла. Началось с пропущенных сообщений. Клэр поймала себя на том, что, стараясь привлечь его внимание, дублирует уже отправленные. Потом он отменил поездку на концерт под открытым небом в Санта-Монике. В тот вечер, когда это случилось, она позвонила мне и сказала, что больше так не может. Она старалась заглушить чувства к этим мужчинам, держать эмоции внутри, думать и действовать только передком, но ничего не могла с собой поделать. Теперь она влюбилась в Дэвида.
– Понимаю, – сказала я. – И у меня нет ни малейшего желания сдерживаться. Не уверена, что могу получать удовольствие от секса, если партнер не хочет меня по-настоящему. А если он и в самом деле очень меня хочет, то у меня желание продлится недолго.
Я сказала ей так, потому что мы с ней были очень похожи и мои мысли совпадали с ее мыслями. Вместо того чтобы обвинять ее, я призналась в том, что, как надеялась, она приложит к себе. Лучше так, чем заявить:
