Почему, почему всю жизнь его преследует эта неуверенность в себе, в собственных силах? Почему душу разъедает яд сомнения? Отец растил его в строгости, всегда был им недоволен. Эрланд привык к этому, но однажды больше не смог так жить. Именно страх, что он не оправдает ожидания отца, заставил покинуть дом в раннем возрасте. Ему захотелось свободы – свободы от правил, предписаний…
Как много он пережил… В его жизни уместились бы три жизни обычных людей. Увидел дальние страны, изучил много языков. Учился везде, всему, пока наконец не окреп духом, и он понял, что пора вернуться домой. Почти вся жизнь прошла в поисках и учениях. Как грустно, что только сейчас появилось ощущение стержня в нем самом! Для этого пришлось объездить весь мир и изучить то, что людям недоступно, прикоснуться к тайному знанию… И вот сегодня, когда задуманное свершилось, снова грызет червь неуверенности в себе. Он одинок… О, как он одинок!
Эрланд обвел глазами комнату – искал кувшин с водой. Дворцовая неразбериха, переворот… Слуги разбежались. Драаги заполнили дворец. Совершить давно задуманное оказалось не так сложно. Сложно будет восстановить страну… Он подошел к окну и распахнул ставни. Солдаты и бывшие гладиаторы уже очистили дворец от трупов и теперь будут жечь их всю ночь.
Какая великолепная полная луна, какая красота! А во дворце нечем дышать. С момента, как он занял эту комнату, его преследует запах пыли, хотя ее нигде нет. Он отвык уже от этой архитектуры: массивные стены, высокие своды, множество переходов, бойницы, рвы. Вспомнил ажурный замок Ваара… Как много лет провел он в горной долине!
Память перенесла его в другой дворец – южный, белый, утопающий в садах. Павлины, роскошь, красивые женщины… Вздохнул… Надо держать окно открытым.
Сзади тихонько скрипнула дверь. Эрланд резко оглянулся, в груди глухо стукнуло сердце.
– Я решил принести вам воды, – раздался тихий, спокойный голос. – Подумал, что раз слуг во дворце сегодня нет, некому выполнить эту обязанность.
Мягкой неспешной походкой вошел Верон с большим графином в руках. Колдун улыбнулся:
- Вы оказываете мне честь. Не каждому восставшему из мертвых магу подносит воды первый министр!
– Оставьте это, – голос Верона был по-прежнему спокоен. – Вы ведь не колдун – вернее, не только колдун. Это ваша маска. Вы ее надели с какой-то целью, не правда ли?
Эрланд чуть прищурил глаза, задумался: что ему известно и известно ли вообще что-то?
– Знаете ли вы, почему я вас вывел из тюрьмы? Почему привел этого несчастного, накачанного сонным зельем, которого даже огонь, сожравший его тело, не привел в чувство? – поскольку колдун по-прежнему молчал, Верон продолжал: – Потому что посреди всего этого безобразия вы один вершили великие дела. Вы заходили в хижины и лечили тех, кто не мог вам заплатить ни гроша. Вы вызвали снег благодаря никому не известной науке или магии, называйте это как хотите, и не дали замерзнуть земле. Вы остановили страшную болезнь, напавшую на Вандервилль. Вы учили читать и писать и рассказывали о былых временах, сея в сердцах людей уважение к себе. Вы стали почти святым, что для вас самого представляло угрозу, потому что люди начали любить вас, чего не могла допустить королева. Она всегда была невероятно ревнива к тем, кто вызывал к себе любовь. Поэтому вам и подбросили тот труп. И, застав за богопротивным делом, объявили некромантом.
А я вами восхищался. Хотя не помню, чтобы вообще кем-то восхищался, кроме как в юности героями древних трагедий. И я не мог допустить, чтобы объект моего восхищения был убит. Скажу вам еще откро-венннее: я восхищаюсь вами все больше и больше. Вы показываете себя с другой стороны, уже не со стороны босого святого… Вы политик – политик властный, сильный, хитроумный… И эта ипостась очаровывает меня еще сильнее.
– Вы ошиблись, дорогой Верон, – Эрланд улыбнулся и жестом пригласил собеседника сесть за широкий стол, обитый посередине вишневой тканью. На нем горела свеча. – Тот труп мне подбросили, это правда. Но я уже много лет их вскрывал, а поскольку в нашей несчастной стране это всегда было запрещено, мне приходилось самому их добывать и приносить к себе. Я думаю, что выследить меня не составило труда, так как я регулярно этим занимался. И именно это мое умение позволило спасти город. Но поскольку я всегда был чрезвычайно осторожен, меня не смогли поймать на горячем и инсценировали этот эксцесс. Так что преступление по законам страны было налицо. К сожалению, не всегда законы разумны.
Вода была вкусная и холодная. «Надеюсь, она не отравлена», – мелькнула у Эрланда мысль. В этом была бы ирония: в день запланированного и осуществленного им переворота умереть от яда.
– Благодарю вас, мне очень хотелось пить.
Верон спокойно смотрел на него. Свеча оплывала…
– Давайте поговорим начистоту. Ведь вы организовали этот переворот не с целью отдать власть в стране правителям Арута?
Ах, вот оно что… Министр умен и спокоен. Как он стал министром? Какие таланты его отличают?
– А вы решили нас поддержать. Хотя казались вполне довольным и обласканным королевой…
– Королева ласкала и графа Бена, и он тоже казался довольным. Но, тем не менее, мы оба поддержали вас.
– Почему?
– Граф Бен, вероятно, из-за любви к Каваде. А я… Вы не допускаете мысли, что мне надоели капризы Травалов? Угождать им было все более хлопотно… Стремление к роскоши – смертельная болезнь. Если она становится всепожирающей страстью, она убивает. Королева оказалась одержима этой болезнью, особенно после кончины мужа. Ни для кого не секрет, что в стране не осталось денег. Народ выжат до последней нитки. Кто-то должен был это остановить. Но кто? Кто бы это сделал? Я увидел вас… И не дал вам умереть – в надежде, что вы сумеете изменить ситуацию. Я переложил парус по ветру, вот и все… Потом вы пришли ко мне и озвучили ваши планы, настолько разумные, что я их поддержал. У меня остался только один вопрос, который я до сих пор не задавал.
– Задайте его сейчас.
– Я не знаю, откуда дует ветер. Кто стоит за вами? Вы ведь не сами все это организовали, пусть даже вам помогает сама смерть? – не без усмешки спросил Верон.
– За мной стоит справедливость.
– Ой ли? – министр тонко улыбнулся. – Справедливости не существует, мой друг. И вам должно быть это хорошо известно. Мне вообще было бы любопытно узнать, кем вложено это стремление к ней в некоторых сердцах. Людьми движут другие, намного более простые вещи.
– Какие же? – ох, как не прост этот Верон!
- Честолюбие, или властолюбие –
