– Если удобно, – сухо добавил я.
– О, конечно, – торопливо откликнулась она. – Дашь мне… пять минут?
Я кивнул.
Она появилась в общей комнате всего через три минуты – в самом прозрачном своем пеньюаре, необычайно красивая и соблазнительная, однако мой мозг занимали совсем другие мысли.
– Я только что разоблачил волну преступности, – несчастным тоном произнес я.
Улыбка жены сменилась разочарованием, затем ее лицо приобрело полагающееся ему выражение мягкой заинтересованности.
– Что такое преступность? – осведомилась она.
Я подготовился к этому вопросу: успел спросить у Компьютера.
– Действие, которое угрожает разрушением структуры общества или осуждается законом.
– Как вторжение в личное пространство? – живо спросила она.
– Хуже, Наида, – тяжело вздохнул я. – Гораздо хуже.
– Что может быть хуже вторжения в личное пространство?
– Воровство, – сказал я грубым, резким голосом.
– Воровство?
– Присвоение не принадлежащей тебе вещи.
– Не понимаю, чем это хуже вторжения в ли… – простодушно начала Наида.
– Вторжение в личное пространство, – с непозволительным нетерпением перебил я, – может произойти по неосмотрительности или случайно. Воровство подразумевает умысел; оно указывает на фундаментальное нарушение моральных качеств.
Вначале это казалось пустяком. Заметить его мог только статистик; только статистик способен распознать его важность. Изо дня в день статистик работает с цифрами. В них есть ритм, который действует на его внутреннее ухо сладко, успокаивающе; диссонанс – страшная вещь.
Статистический анализ играет ключевую роль в моем мире. Разумеется, о своей работе так думает каждый, но в случае со статистическим анализом это непреложная истина. Обязанность любого общества – установить норму и корректировать замеченные отклонения от нее. В моем мире норму устанавливал статистический анализ, а корректировку отклонений осуществляли аналитики.
В прошлый понедельник я проверял ежедневную сводку Компьютера. Все шло прекрасно: 1 173 476 галл. воды очищено, 1 173 476 галл. воды израсходовано; 9328 новорожденных, 9328 умерших…
А в заключение, в самом низу листа: у младенца похищен 1 леденец, полученный им в качестве поощрения.
– Он не давал согласия? – спросила Наида.
– Как может ребенок дать согласие? Он даже разговаривать не умеет!
– Но этого в сводке не было.
– Да, не было. Данные я получил из яслей. Кормилица дала младенцу леденец за хорошее поведение и ушла, оставив его наслаждаться лакомством в одиночестве. Его сердитый крик заставил ее вернуться. Конфета пропала. Кто-то прошмыгнул мимо и выхватил ее из рук у дитя. Ребенок негодовал. Его социальное развитие получило такой регресс, на преодоление которого уйдут годы. Малыш не мог описать вора, но проявил резкую и ничем не обоснованную настороженность к ясельному аналитику. Скорее всего, злодей был мужского пола.
– Какой кошмар! – ужаснулась Наида. – Такое может произойти и с нашими детьми.
Я сурово нахмурил брови.
– Не с нашими, Наида! С общественными. У нас нет никаких прав на эмоциональные притязания, а значит, мы даже не имеем права знать, кто из них наш, а кто нет. Все дети – наши. Все люди братья.
– Верно, Норм, – послушно откликнулась жена. – Норм? – вдруг без всякой связи продолжила она. – А можно нам еще одного? Ребенка, я имею в виду.
Я тяжело вздохнул: опять этот вопрос.
– Мы уже подали заявку, Наида. Что еще я могу сделать? Ну хорошо, – поспешно добавил я. – В очередной раз спрошу о квоте на нашу генетическую группу.
– Норм, – отстраненно произнесла Наида, – наверное, я подам заявление на работу в яслях.
Я снова вздохнул и ответил:
– Да, дорогая.
Каждый месяц она писала такое заявление, и каждый раз ей отказывали. Ее психологический профиль не подходил для яслей. Она душила младенцев сильной, безраздельной материнской любовью, тем самым развивая в них различного рода пристрастия и комплексы. Аналитики скорее подпустили бы к детям египетскую кобру.
– Отнять леденец у ребенка! – воскликнула она, легко возвращаясь к прежней теме. – Отвратительно! Но разве это настолько серьезно?
Ее способность к пониманию была похожа на крепость, и я собрался с мыслями, приготовившись к лобовой атаке.
– Общество – тонко отлаженный механизм. Подвижные общества могут поглощать и смягчать вредные колебания, но наше общество находится в состоянии покоя. Одно антиобщественное деяние вызовет в нем колыхания. Одна антиобщественная личность сведет на нет всю его слаженность. Мы не организованы для борьбы с преступностью. В течение семидесяти пяти лет у нас не зарегистрировано ни одного случая хищения – я узнавал у Компьютера. Не существует даже законов против такого деяния. Зарождающиеся преступники проникают в ясли. Мы – изолированное общество, вступающее в контакт с заразной болезнью, к которой давно потеряли иммунитет. Мы можем подхватить ее, как полинезийцы корь или оспу.
Глаза Наиды широко распахнулись, лицо приняло выражение, которое я всегда находил чертовски привлекательным. Сейчас оно меня раздражало.
– Боже! – воскликнула она. – Мы тоже в опасности?
– Нет, нет. Просто сравнение. – Я помолчал, собираясь с мыслями. – Это случилось в прошлый понедельник. На следующий день из яслей на другом конце города похитили детские ходунки. В среду в восточной части пропал мешочек со стеклянными шариками. В четверг вечером на футбольном поле оставили мяч; наутро его там не обнаружили. В пятницу у подростков увели кабриолет. В субботу у девушки, гуляющей в Центральном парке, отняли девственность.
– Как глупо! Ему-то всего и надо было, что попросить.
– Разумеется. Только его бы такое не удовлетворило.
Наида задумчиво нахмурила брови.
– Звучит так, будто вор все это время рос.
– В воскресенье он вырос, – простонал я. – Украл десять миллионов долларов из Первого национального банка.
Потрясенная, Наида откинулась на спинку дивана.
– Как ему удалось?
– В банке нет кассиров-людей, чтобы проверить компьютер. Когда в общественную кассу предъявили пачку чеков на выплату из городского фонда за подписью, идентичной подписи городского казначея, наличные мелкими купюрами были выданы без единого вопроса. Несоответствие вскрылось сегодня утром.
– Откуда ты знаешь, что это не настоящая подпись казначея?
– Подписи совершенно идентичны. У оригинальных всегда есть небольшие расхождения. – Я на мгновение задумался. – По крайней мере, так сказал Компьютер.
– Что-то уже предпринимают?
– Ничего. Говорю тебе, Наида, у нас нет способов бороться с такими вещами. В мэрии это считают канцелярской ошибкой. Думают, что деньги появятся на другом счету.
Наида пристально посмотрела на меня фиалковыми глазами.
– А ты знаешь лучше.
Она произнесла это утвердительно, но мне все равно хотелось оправдаться.
– Не понимаешь? Я же статистик. Компьютеры никогда не делают ошибок – ошибаются только люди. Цифры не лгут. А статистика автоматически предсказывает будущее. Экстраполяция – ее вторая натура. Прослеживая кривую до следующего пересечения, я вижу, что нас ждет. Где-то в городе живет человек, который в пух и прах разобьет наше общество о руины собственных несбывшихся надежд. Никто, кроме меня, этого не понимает. Если я буду сидеть сложа руки, наш мир рухнет. Я должен что-то предпринять. Мне привито чувство социальной ответственности. Я обязан защитить общество!
– Норм! Что ты собираешься делать?
Похоже, мой панический страх начал передаваться и жене.
– Что я могу сделать? – простонал я. – Выследить преступника у меня не получится – не тот психологический профиль. Сыскные качества человеческой расы искоренены, как
