Наида наморщила лоб.
– Помнишь старую поговорку: «Клин клином вышибают»?
– Дорогая! – поразился я и обнял ее. – Совершенно верно! Вот и ответ.
Она посмотрела изумленным взглядом, а потом, довольная, растаяла в моих руках, прижалась и подняла ко мне лицо с соблазнительно нежными, как лепестки, губами.
Вечер закончился в точности так, как она хотела.
Табличка на двери гласила:
ЭНДРЮ К. РЕДНИК
Аналитик-фрилансер
и
общественный мозгокопатель
Табличка выглядела старой. Позолота на буквах давным-давно сошла, виднелся только черный контур. Здание тоже было старым – пережиток доаналитической эры, чудовище из зеленого стекла и алюминия.
Насколько я мог судить, Эндрю К. Редник остался единственным арендатором в этом гигантском уродливом сооружении. Зачем ему офис на тридцать седьмом этаже, я так и не понял.
Лифты опечатаны, на дверях потрепанные объявления: «НЕИСПРАВЕН». Прошагав все тридцать семь лестничных маршей, я, тяжело дыша, остановился перед входной дверью. Мне было нехорошо, совсем нехорошо.
Около старомодной круглой дверной ручки оказалась еще одна маленькая табличка с надписью: «Улыбку во весь рот, и проходи вперед».
Я прошел, но от улыбки воздержался. В приемной стояла облезлая хромированная и полопавшаяся пластиковая мебель. Стены были увешаны выцветшими плакатами:
С ИДЕНТИЧНОСТЬЮ ШУТКИ ПЛОХИ!
ДАЖЕ МОИСЕЙ СТРАДАЛ НЕВРОЗОМ
ЗАЧЕМ МИРИТЬСЯ С НЕПОЛНОЙ БЕЗОПАСНОСТЬЮ?
ПРОАНАЛИЗИРУЮ ОБА ВАШИ ТИПА ЛИЧНОСТИ
Я бы с удовольствием развернулся и пробежал все тридцать семь маршей вниз, но в справочнике из аналитиков-фрилансеров был указан только Редник. Хочешь идти против правил – терпи неудобства. Однако справедливости ради я отметил и преимущество: кроме Редника, мне не поможет никто. Ни один другой аналитик не отважится на неопределенность и неизбежные разочарования фрилансерского бытия.
На закрытой двери в кабинет тоже висела табличка: «Присядьте и обдумайте свои симптомы. Аналитик к вам выйдет через минуту».
Офис был слишком стар для автоматических индикаторов. Я стал выбирать стул, на сиденье которого поменьше трещин, однако прежде, чем мне удалось это сделать, из кабинета высунул голову Редник. Выглядел он умудренным опытом и великодушным, как погасший вулкан в белой снеговой шапке.
– Редник? – обратился к нему я.
– Точно не Санта-Клаус, дружище.
– Кто?
– Не берите в голову, – махнул он рукой. – Все равно не запомните.
В кабинете стояли древний стол из стали и пластика и обычная кушетка, обтянутая красной кожей. При более внимательном рассмотрении кушетка оказалась не такой уж обычной, скорее даже оригинальной. Над ней на потолке, в том месте, куда естественным образом уперся бы взгляд лежащего пациента, была прикреплена еще одна табличка: «Не сомневайтесь в правильности слов аналитика!»
– Итак, мой мальчик, что вас беспокоит? – по-отечески осведомился Редник.
Я сел в старинное кресло напротив стола.
– У меня есть одно дело, – с отчаянием в голосе произнес я, – только оно не по моему профилю.
– Естественно.
– Почему – естественно?
– Зачем еще вам бы потребовалась моя помощь? Будь оно по вашему профилю, вы бы его сделали и забыли. – Он вздохнул. – В мире одна беда: никто не способен решать непредвиденные проблемы. Хотя в противном случае это был бы уже совсем другой мир.
– Вы хотите сказать, что в неотрегулированном мире есть преимущества?
– Зависит от того, что для вас значит «преимущество». Если вы имеете в виду «счастье», то нет. Если «власть», то быть не таким, как все, – всегда преимущество. При условии, что вы можете с этим справиться. В стране нормальных людей неврастеник – король. – Он скосил на меня проницательные глаза. – Хотите быть королем?
– Нет, конечно! – возмутился я. – Меня все устраивает, за исключением одного небольшого дела. Я ничего не хочу менять. Более того, я намерен помешать любым изменениям. Но мне надо кое-кого найти, а когда я это сделаю, мне понадобится способность совершить необходимый поступок.
– Понятно! – рассудительно изрек Редник. – Кролик хочет стать тигром.
– Кем?
– Охотником за людьми!
Я помялся.
– Да.
Его короткие пальцы выстукивали по столу какой-то навязчивый ритм.
– Вы прекрасно понимаете, о чем просите. Это идет вразрез со всеми аналитическими нормами. Если кто-нибудь узнает, то меня лишат лицензии.
– А если вы этого не сделаете, – мрачно отозвался я, – то может наступить конец света.
Редник смерил меня испытующим взглядом.
– Все настолько плохо?
– Если не хуже.
Он решительно хлопнул ладонью по столу.
– Я это сделаю.
– Почему? – задал я прямой вопрос и удивился сам себе. Мой психологический профиль, похоже, уже изменился от неудовлетворенности сложившейся ситуацией. Это было вопиющее вторжение в частное пространство.
Впрочем, Редник ничуть не обиделся и хитро погрозил пальцем.
– Ага! Пытаетесь меня анализировать. Проявляйте терпение. – Внезапно он издал смешок. – Вам ясно? Не будьте аналитиком! Будьте пациентом!
Мне его слова не показались смешными.
Он снова хихикнул.
– Вы получите свой шанс! Если интересно, вот что я скажу: мне все надоело.
– Надоело? Тогда вы занимаетесь не своим делом.
– Или слишком долго занимаюсь своим.
Я нервно глянул на часы.
– Давайте начнем. В моем распоряжении только два обеденных часа.
– Мы уже начали. Разве вы не ощущаете, как в вашем подсознании чувства поднимают свои змеиные головки?
– Ну может быть, – неохотно признал я. – Только ведь вы ничего не сделали.
Редник вздохнул.
– Если нам нужны какие-то действия…
Он встал из-за стола, удобно улегся на кушетке, скрестил на груди руки и сказал:
– Отойдите назад, чтобы я вас не видел.
– Но ведь это мне положено лежать на кушетке!
– В данном анализе вытесняемые в подсознание чувства ликвидируются! – резко ответил он, приподнявшись на одном локте и хмуро глядя на меня. – Обратный анализ. Теперь отойдите, делайте, что вам говорят!
Раздосадованный, я отошел назад, а он тем временем вновь устроился на кушетке.
– Первое, что приходит на память, – начал он отстраненным голосом, – случилось, когда мне было четыре года: я увидел, как отец целует маму. Подбежал к ним и ударил отца. Я кричал: «Отпусти ее! Ей больно! Ненавижу тебя! Ненавижу тебя!» После этого отношения между мной и отцом стали напряженными…
– Отец! – ахнул я. – Мать! О чем вы? Вы что, жили с ними? Отвратительная ситуация!
Аналитик повернулся и посмотрел на меня.
– Не особо у вас получается, а? Вам положено слушать, а не комментировать.
Раздраженный, я едва удержался, чтобы не ответить.
– В двадцать семь, – продолжал он как ни в чем не бывало, – я довел анализ до совершенства и полностью изменил общество…
– Да что с вами такое? – возмутился я. – Это Киндер довел анализ до совершенства сто лет назад.
Он молча ткнул пальцем в табличку на потолке: «Не сомневайтесь в правильности слов аналитика!»
– Что-то вы мне не нравитесь, – проворчал я.
Аналитик лучезарно улыбнулся.
– Прекрасно. Скоро это чувство перерастет в ненависть.
На пути назад к Статистическому центру я два квартала шел по пятам за голубем. Наконец он занервничал и улетел.
Сеансы проходили ежедневно. Каждый день в течение недели Редник в удобной позе возлежал на красной кушетке и, перескакивая с одного на другое, в омерзительных деталях описывал неправдоподобно долгую и наполненную событиями жизнь. Я тем временем мерил шагами кабинет позади него и мучился от желания поделиться собственными секретами, а он постоянно меня обрывал.
С каждым днем сдерживать
