Она крепко прижалась лбом к ладони старика.
– Я этого не вынесу, Расс. Я не могу тебя потерять.
– Ты льешь слезы по тому, кто давно пережил не только свое поколение, – заметил Расс, – но и свою эпоху. – Он улыбнулся Флауэрсу, словно благословляя его. – Мне сто двадцать пять лет. – Он осторожно освободил руку из по-юношески крепких ладоней девушки и положил ее на колени, замершие неподвижно, словно уже не принадлежали ему. – Это долгий срок.
Лия сердито вскочила.
– Должно же быть хоть что-то, что вы можете сделать – со всеми вашими чудесными знаниями и дорогостоящими приспособлениями, купленными за наш счет.
– Есть эликсир, – необдуманно выдал Флауэрс.
Расс снова улыбнулся, немного ностальгически.
– Ах да – эликсир. А я почти забыл. Эликсир жизни.
– Он может помочь? – требовательно спросила Лия.
– Нет, – прямо ответил Флауэрс.
Он и так уже сказал слишком много. Дилетанты не были готовы к получению полной информации о медицине; она смущала их, размывала представление о процессе лечения. Больше всего остального пациентам требовалась нерушимая вера в своего доктора, а вовсе не полный отчет об их состоянии. Если любое лечение знакомо до деталей, оно не в силах помочь. Поэтому для медицины лучше оставаться своего рода магией, а не обыденным явлением.
К тому же эликсир все еще считался лабораторной разработкой. И возможно, он никогда не станет продуктом массового производства. Он представлял собой искусственный эквивалент редкого протеина крови – гамма-глобулина, – который был обнаружен в крови всего-то у горсточки людей в целом мире. Этот протеин, этот иммунный фактор, распространял свое влияние и на смерть, словно она была обычной болезнью…
– Это невероятно сложный процесс, – добавил он. – И чудовищно дорогое лекарство. – Тут он обвиняюще уставился на Расса. – Не могу понять, почему вы не организовали ей пересадку роговицы.
– Я бы ни за что не забрала у кого-то возможность видеть, – с мягкой укоризной сказала девушка.
– Но ведь бывают и жертвы несчастных случаев, – напомнил Флауэрс.
– Но откуда пациенту знать?
– Разве вы не хотели бы видеть ее зрячей?
– Если бы моего желания было достаточно, – прошептал старик, – она бы получила мои глаза много лет назад. Но есть еще и расходы на операцию, мой мальчик. Все сводится к этому.
– Глупость! – Флауэрс собрался уходить.
– Постой, парень, – шепнул Расс. – Подойди на секунду.
Флауэрс развернулся и подошел к шезлонгу; остановившись, он глянул на Лию, а затем на Расса. Тот протянул ему руку, ладонью вверх. Флауэрс, не задумываясь, протянул свою, вложив ее в протянутую руку старика. Как только они соприкоснулись, Флауэрса посетило странное ощущение, похожее на разряд тока, словно его нервные окончания передали импульс по руке прямо в мозг и назад.
Затем Расс обессиленно опустил руку, откинул голову на шезлонг и прикрыл глаза.
– Он – хороший человек, Лия, может, немного беспокойный, но искренний.
Могло бы быть и хуже.
– Нет, – твердо сказала Лия, – ему нельзя здесь больше появляться. Это было бы неразумно.
– Не волнуйтесь об этом, – заявил Флауэрс.
Он и не собирался возвращаться; ничего подобного он не испытывал с тех пор, как был мальчишкой, слушающим рассказы отца о медицине.
– Когда выдастся свободная минутка, – отстраненно произнес Расс, – подумай над тем, к чему я пришел много лет назад: слишком много докторов, но некому лечить.
Лия грациозно поднялась с пола.
– Я вижу, вам пора.
От этой неосознанно выбранной фразы у Флауэрса перехватило дыхание. Ее слепота была трагедией, потому что красивую внешность – теперь она казалась ему красавицей – облагораживал спокойный, ровный внутренний свет. Докладывать о ней будет очень неприятно.
Ему вдруг стало интересно, какой показалась ей его рука: горячей, потной, нервной? Каким он сам показался ей?
У входной двери он помедлил.
– Мне жаль, что я не смог помочь вашему деду.
– Он мне не дед – он мой отец. Я родилась в тот год, когда ему исполнилось сто. Тогда он не выглядел старым. Все считали его мужчиной средних лет. Он постарел за считаные месяцы. Похоже на то, что он просто устал и поэтому стал сдавать.
– Как же вы живете – он болен, а…
– А я слепа? Люди добры к нам.
– Почему?
– Думаю, из благодарности. За все те годы, когда мы им помогали. Я собираю рецепты лекарств, передающихся из поколения в поколение, и готовлю их; варю отвары; ко мне обращаются, если нужна акушерка; я ухаживаю за больными, помогаю тем, кому могу, и хороню тех, кому помочь не смогла. Можете и об этом сообщить, если хотите.
– Ясно, – сказал Флауэрс, то отворачиваясь в нерешительности, то вновь взглядывая на нее. – Ваш отец… я его где-то видел. Как его полное имя?
– Он потерял его более пятидесяти лет назад. Люди в городе прозвали его лекарем. – Она протянула ему руку. Флауэрс с явной неохотой пожал ее, ведь это означало прощание. Рука была теплой; он запомнил эту теплоту. Такую руку хорошо сжимать в своей, когда ты болен.
– Прощайте, доктор, – сказала девушка. – Вы мне нравитесь. Вы человек. В вашей профессии их осталось немного. Но я прошу вас, не возвращайтесь. Это никому из нас не принесет добра.
Флауэрс шумно откашлялся, прочищая горло.
– Я уже сказал, что не вернусь, – буркнул он; и сам понял, насколько по-детски обиженно это прозвучало. – Прощайте.
Она все еще стояла в дверном проеме, когда он отвернулся, перехватил чемоданчик правой рукой и спустился с крыльца. Чемоданчик был хорош и руку оттягивал весомо. Флауэрс получил его от Центра на условиях долгосрочного кредита. На его черном боку стоял золотой оттиск: БЕНДЖ. ФЛАУЭРС. А со временем к этой надписи добавятся еще две буквы: Д.М.[12]
Всего лишь пара месяцев, и он их получит; выкупит свой чемоданчик, внесет авансовый платеж за библиотеку, сдаст государственный экзамен. Получит государственную лицензию, позволяющую лечить людей. Он станет доктором.
И впервые за все время, что он себя помнил, эта перспектива его не взволновала.
Практически под передним колесом «Скорой» лежал какой-то мужчина. На разбитом асфальте рядом с ним валялся лом. Флауэрс перевернул пострадавшего. Его глаза были закрыты, но дышал он ровно. Наверное, подошел к машине слишком близко, и его оглушили сверхзвуковые динамики.
Об этом тоже следовало бы сообщить в полицию, но Флауэрс слишком вымотался, чтобы выдержать еще один раунд препирательств со стражами порядка.
Он оттащил тело с дороги и открыл дверь «Скорой». Краем глаза он уловил смазанное движение за спиной.
– Доктор! – раздался крик Лии. В ее голосе, донесшемся словно издалека, явно звучал испуг.
Флауэрс попытался обернуться, но было слишком поздно. Ночь взорвалась перед его глазами и накрыла его темным плащом беспамятства.
Открыв глаза, он оказался окружен темнотой, и тут же в голове мелькнула мысль: Так вот каково это – быть слепым. Вот что всегда видит Лия.
Голова раскалывалась. На затылке, в том месте, куда пришелся удар, обнаружилась шишка размером с куриное яйцо.
