– Только до тех пор, пока эликсир не начнут производить в промышленных количествах.
– Этого никогда не будет, – заметил практичный Мок. – Они же знают, какой стороной…
Сидя в темноте, Флауэрс старательно прислушался. Что там за шум за дверью? Непонятное дребезжание и бряцание.
Он вскочил на ноги, но шум больше не повторился. Рисковать не стоило. На ощупь пробравшись в угол за дверью, он прислонился к стене и продолжил ожидание.
– Вообще-то речь идет о медицине, а не о деньгах.
– Конечно, – согласился Мок, – но и экономические факторы не менее важны. Не будешь их учитывать – не найдешь достойную работу по специальности. Ты посмотри, какой налог дерут с доходов: от пятидесяти процентов и выше. Для тех, кто зарабатывает больше ста тысяч в год, ставка – восемьдесят процентов. Как же ты собираешься платить за свой чемоданчик, оборудование и библиотеку? А ведь без них заниматься медициной невозможно. А взносы в окружное медицинское общество, в Американскую Медицинскую Ассоциацию, особые сборы?..
– Почему подоходный налог такой высокий? – требовательно спросил Флауэрс. – А оборудование такое дорогое? Почему сотни миллионов людей, лишенных должного медицинского обеспечения, обречены на медленную смерть в море канцерогенов из-за невозможности воспользоваться «прекраснейшим цветком медицины», как это называют ораторы?
– Такова плата за жизнь, – скривившись, констатировал Мок. – Платить приходится за все, что получаешь. Ты что, до сих пор этого не понял?
– Нет, – яростно отрубил Флауэрс. – Что вы имеете в виду?
Мок с опаской огляделся по сторонам.
– Я вовсе не так глуп, чтобы обсуждать это, – хитро заметил он. – Никогда не знаешь, кто может тебя услышать. Может, кто-то из студентов оставил в своем столе включенный диктофон в надежде поймать кого-нибудь на несоблюдении врачебной этики. Хотя, ладно, скажу: Мы можем стать слишком здоровыми!
– Ты спятил! – В темноте бетонной клетки Флауэрс бормотал себе под нос, медленно сползая по стене, пока не оказался на полу.
Они все ошибались, Мок, Расс, Лия и прочие, кто намекал на грязные делишки в медицине. В прежние времена их спалили бы на костре. Он видел, как доктор Кэсснер блестяще опроверг все эти намеки, проведя трехчасовую микрохирургическую операцию с виртуозным мастерством.
Сначала это была обычная операция по удалению старой артерии и пересадке новой. Лампы над головой лили на тело пожилого пациента яростный, холодный свет, не оставляющий ни малейшей тени. Ассистирующие хирурги и медсестры работали как единый механизм, что, безусловно, являлось следствием многолетних тренировок и говорило об их немалом опыте.
Несмотря на безостановочную работу кондиционеров, пот бисеринками выступал на высоком лбу доктора Кэсснера и скатывался под маску прежде, чем медсестра успевала промокнуть его стерильной салфеткой.
Но руки хирурга не замедлились ни разу. Казалось, они стали отдельным существом, живым гимном движению. Его пальцы управляли чувствительным хирургическим инструментом с уверенностью и ловкостью, не имеющими подобия во всей стране, а то и в мире. Несравненный гений.
Флауэрс зачарованно наблюдал за процессом, не замечая течения времени. Скальпели взрезали кожу с безошибочной точностью, открывая старые, вздутые артерии; ловкие уверенные пальцы разрезали их, делили надвое, брали лиофилизированный трансплантат и присоединяли здоровую молодую артерию к отростку старой; шовный аппарат тут же обрабатывал вскрытый участок антибиотиками, соединял края разреза и склеивал их быстрым, разглаживающим движением.
Глаза Кэсснера то и дело перебегали от пациента, лежащего на хирургическом столе, к монитору с жизненными показателями на стене позади него, охватывая разом всю картину текущего состояния оперируемого: кровяное давление, пульс, работа сердца, содержание кислорода, дыхание…
Поэтому микрохирург первым заметил опасность. Эта операция проходила сравнительно быстро, но не без проблем. Оперируемая область была огромна, и даже охлаждающий коктейль из хлорпромазина, прометазина и долосала не мог полностью погасить шок. А сердце-то порядком износилось.
Перенести инструменты на новую область достаточно быстро не представлялось возможным. Тогда Кэсснер взял в руку скальпель и вскрыл грудную клетку пациента одним уверенным, точным разрезом.
– Искусственное сердце, – бросил он в пространство высоким голосом.
Через тридцать секунд оно уже перекачивало кровь, соединяясь трубками с аортой и левым предсердием. Две минуты спустя на его месте было уже новое сердце, а Кэсснер присоединял к нему артерии и вены. Через десять минут после того, как монитор показал остановку сердца, Кэсснер вытащил этот старый, износившийся мускул из груди пациента. Он устало махнул ассистенту, чтобы тот прикрепил электроды и запустил новое сердце.
Когда грудную клетку зашили, новое сердце мощно билось в ней, разгоняя кровь по здоровым, молодым артериям.
У Кэсснера были все основания оставить дальнейшую рутинную работу ассистенту, но он ушел в раздевалку, только закончив работу с артериями полностью…
Вот о чем забыли насмешники, подумал Флауэрс, о том, что получает человек за свои деньги: лекарства, оборудование и опытных врачей. Двадцать лет назад, без всех достижений современной медицины, тот пациент умер бы прямо на хирургическом столе.
Он не отличался крепким здоровьем. И будь у него здоровья хоть чуточку поменьше, он уже был бы мертв. А теперь он проживет еще пять, а то и десять лет.
– Это ерунда, – заявил Мок. – Я видел, как Смит-Джонсон спас недоношенного пятимесячного ребенка, и очень удивлялся тогда: зачем?
Флауэрс бросил на него презрительный взгляд. Он-то знал, зачем: все дело в том, что жизнь – священна, любая жизнь, какой бы она ни была. Вот перед чем склоняет голову настоящий врач.
– Иногда, во время ночных дежурств, – отстраненно продолжил Мок, – я слышу их плач, приглушенный стенками инкубаторов, всех этих недоношенных детей, оказавшихся слишком слабыми, чтобы выжить, – детей, которым самой природой предназначалось умереть и которых мы в итоге спасли, тем самым обрекая на слепоту, нескончаемые болезни и жизнь под постоянной опекой. Конечно, Кэсснер хорош, но вот интересно: а сколько стоила эта операция?
– Откуда мне знать?
– Почему бы тебе не выяснить?
Флауэрс вздрогнул в темноте, хотя в комнате было жарко, и засунул руки в карманы. Внезапно его пальцы наткнулись на пряжку пояса.
Он подскочил, удивляясь, как это не вспомнил о ней раньше, и торопливо нажал кнопку тревоги.
Пусть шанс был мизерным, но попытаться стоило. Хотя он и полагал, что похитители, припарковав «Скорую», заглушили мотор.
Флауэрс снова сполз вниз по стене, припоминая свой визит в расчетный отдел Центра. Там, записав предварительно его данные, ему показали платежную ведомость. Тот пациент внес на счет 200 тысяч долларов. Расчетный отдел распределил их довольно ловко. Общий счет оказался всего на пару сотен долларов меньше.
Он просмотрел колонку дебета, заполненную сплошь четырехзначными и пятизначными числами.
Операционная: $40 000.
Ну, почему бы и нет? Один только аппарат искусственного кровообращения стоил 5 миллионов долларов, а микрохирургическое оборудование на тот момент, когда его собрали и запустили в работу, считалось одним из чудес Среднего Запада. Кто-то должен был за это платить.
Затем шли аренда палаты, анестезия, расходы на
