Конечно, работа с простыми людьми – занятие достойное, и отчасти в этом суть клятвы Гиппократа, но доктор должен быть практичным. Специалистов не так много, чтобы оказывать медицинскую помощь всем подряд. Здесь воспаление уха, там гонорея – лечить такие мелочи все равно что лить антибиотики в реку. Результат незначителен.
Сосем другое дело, если речь идет о тех, кто со временем получит бессмертие. Спасение такой жизни имеет смысл. Даже если смысл в том, чтобы самому получить отсрочку смерти, когда возникнет необходимость. А из отсрочек складываются бессмертие.
Однако тут прогноз был неблагоприятным. Самый надежный способ этого добиться – стать человеком, которого стоит спасать. Тогда бессмертие будет подарено ему волей благодарных избирателей. По этой причине Гарри и выбрал гериатрию своей специализацией. Позже, когда у него будет больше времени и своя лаборатория, он сосредоточится на создании эликсира жизни. И если он преуспеет, то бессмертие гарантировано не только ему, но и всему миру. Даже если времени, отпущенного ему природой, не хватит, но исследования окажутся многообещающими, он получит отсрочку.
Но самым главным, естественно, было создание эликсира. Мир не может больше зависеть от Картрайтов. Они слишком эгоистичны. Предпочитают скрывать свою бессмертную кровь, вместо того чтобы время от времени отдавать разумное ее количество. Если в Фордайз верно оценили результаты разыскной деятельности Локка, то существующие на данный момент Картрайты могли бы обеспечить бессмертие 50 тысячам обычных людей – и это число увеличивалось бы по мере рождения новых Картрайтов. И тогда со временем всякий ребенок смог бы при рождении получить дар бессмертия, а не смертности.
Если бы Картрайты не были такими эгоистами… На данный момент крови уже найденных Картрайтов хватало только на то, чтобы подарить вечную жизнь сотне или двум избранных; точное их количество не было известно никому. К тому же Картрайты, живущие в неволе, размножались так плохо, что их число практически не увеличивалось. А их бесценная кровь изымалась в ограниченных количествах, и гамма-глобулина, дающего особый иммунитет, из нее добывались крохи. Даже с учетом определения минимально необходимой дозы этого протеина обеспечить инъекции для кого-то, кроме небольшой группы избранных, не представлялось возможным, потому что иммунитет к смерти был пассивным и действовал на протяжении тридцати-сорока дней.
Но однажды этот протеин смогли воссоздать искусственным путем…
Гарри представлял себе, как это сделали – разделив молекулу гамма-глобулина Картрайтов на части, а затем собрав ее снова, как мозаику из фрагментов ДНК. С помощью различных видов излучения и мгновенной полной заморозки он бы смог повторить это. Как только получит грант и лабораторию…
Он не спеша направился к двери на улицу мимо смотровых кабинетов с диагностическими кушетками, расположенных по обе стороны длинного коридора клиники. Замер между двух гигантских посохов Эскулапа, поддерживающих притолоку двери, немного не дойдя до движущегося воздушного занавеса, который защищал от жары летом, от холода зимой, от городской пыли и микробов круглый год. На данной ступени его карьеры глупо было даже мечтать о грантах. Они доставались опытным, именитым исследователям, а не едва оперившимся ординаторам или даже молодым амбициозным специалистам.
Клиника вырастала прямо из стены Медицинского Центра. Напротив нее была высокая стена фабрики, производящей бронированные машины для пригорода. Именно здесь Центр закупал свои «Скорые». Немного дальше, тоже под стеной Медицинского Центра, виднелась еще одна небольшая постройка. На ее крыше горела неоновая вывеска: ПОКУПЕМ КРОВЬ. Рядом с дверью примостилась еще одна, поменьше: «Только Сегодня 50 Долларов за Пинту».
Через пару минут у лаборантов на приеме крови начнется самая работа – вводить одну иглу за другой в покрытые шрамами латеральные вены рабочих, выпущенных на волю с завершающим смену свистком. Они хлынут в лабораторию, за гроши отдавая свои жизненные силы, и вернутся снова, большинство из них, – не выждав даже пары недель, не говоря уже о двух месяцах. Пытаться отслеживать нарушителей сроков бесполезно. Они идут на что угодно: обмениваются удостоверениями личности, расцарапывают кожу на сгибе локтя, чтоб не видно было места предыдущего укола, клянутся, что кололи антибиотики…
А затем заглатывают свой апельсиновый сок – некоторые дети сдают кровь только для того, чтобы его попробовать, – хватают пятьдесят долларов и бегут к ближайшему спекулянту за нелегальными антибиотиками и шарлатанскими настойками. Или отдают их соседскому лекарю за мазь для какого-нибудь дряхлого инвалида или за снятие порчи с еле живого младенца.
Хотя они очень важны. И он должен всегда помнить об этом. Горожане – это просто бездна различных антител. Ведь они подвержены атаке всех болезней, произрастающих из бедности, небрежения и нечистоплотности – всего того, от чего защищены помещики пригорода. Помещикам нужен гамма-глобулин горожан, их антигены. Помещикам нужны сыворотки, выращенные в телах горожан, вакцины, испытанные на них.
Один замечательный учитель как-то произнес фразу, потрясшую Эллиота:
– Без грязи нет чистоты; без болезни нет здоровья.
Работая с горожанами, Гарри всегда ее вспоминал. И это помогало.
За банком крови стена Центра поворачивала. А дальше раскинулся город. Он не умирал; он давно уже был мертв.
Деревянные дома превратились в кучи прогнивших досок. Кирпичные многоэтажки осыпались; то тут, то там рушились перекрытия. Стены из алюминия и магния пестрели вмятинами и дырами. Везде царил упадок.
Но словно зеленый побег в лесу, пробивший слой мертвых листьев, город рождался заново. Тут построили двухкомнатную щелястую лачугу из необструганных досок. Там под стеной многоэтажки приткнулся одноэтажный кирпичный домик. Из металлических стен люди делали крыши для своих хибар.
Вечный круг, подумал Гарри. Из смерти – жизнь. Из жизни – разрушение. И только человеку дано было вырваться из этого круга.
От прежнего города остались только обнесенные стенами фабрики и обширные больничные комплексы. Они стояли под защитой этих стен, высокие, мощные, безликие, и на их стенах поблескивали в красновато-оранжевых лучах заходящего солнца бронированные караулки.
Пока Гарри осматривался, на разные голоса завизжали свистки, чье странное, вызывающее дрожь многозвучие очень подходило закатному городу. Было в нем нечто первобытное, волнующее, похожее на языческий ритуал задабривания богов, чтобы те утром вернули солнце.
Поднялись ворота, открывая проходы в окружающих фабрики стенах. Рабочие высыпали на улицу: всякие, мужчины и женщины, дети и старики, тщедушные и крепкие. Но все они были чем-то похожи. Одетые в лохмотья, грязные, больные – такими были городские жители.
Им полагалось выглядеть жалко, но обычно на их лицах сияло счастье. Они поднимали глаза к голубому небу, если смог с реки не успевал затянуть его, и смеялись безо всякой причины. Дети затевали игру
