Гермель вздохнул, поставил кувшин с водой на столешницу под стойкой и грустно ответил:
– Случилось, Риш. Беда случилась. – Он поднял на меня серые, как камень в горах, глаза. – В лесу люди пропадать начали. Чую-чую, всех убили. Вчера Севену нашли. Неживую. Радвел видел – мужик убивал. А потом – оп! – растворился, как не было! Севену единственную и нашли, ибо вспугнули убивца. О-хо-хо! Ришенька, беда у нас. Беда… – И тут же трактирщик напрягся, как-то странно взглянул на меня и спросил: – А ты тут как оказалась?
– Лесом… – прохрипела я, чувствуя, как пересохло в горле. – Кха-кха… пришла.
Это же и меня могли… Ох, черт. И тут же память услужливо подбросила в огонь сухих щепок в виде образов двух мужчин, встретившихся мне в ведьмин час на лесной тропе. И то, как меня оборотень провожал до самой опушки. Неужто… да нет. Если бы хотели убить – убили бы. Хотя кто их, убийц, знает. Может, я статью не вышла… для убиения. И впервые в жизни я обрадовалась, что рыжая, худая и страшная.
– М-да! – оценив выражение моего лица, Гермель со стуком поставил на стойку глиняную кружку, поднял кувшин с водой, но после передумал и ушел на кухню, чтобы вернуться с другим таким же, но наполненным вином. – Давай-ка за твою удачу, Риш. Ты пока единственная девка, что из лесу пришла. И куда только мать твоя смотрела?
– Нет матери, – глотнув из кружки сладкого смородинового вина и справившись с испугом, упавшим голосом поведала я. – Умерла три недели тому…
– Как – умерла? – хлопнулся на высокий стул Гермель. И словно постарел вмиг.
А кто ее знает как… Я и сама не могу понять, как так случилось. Но в один день, вернувшись из лесу, здоровая Алайя сказалась больной, прилегла отдохнуть и больше не проснулась. Более того, когда я спохватилась – ужаснулась. Вокруг ее глаз вздулись черные вены, а волосы поседели. Жуткое зрелище, до сих пор не дающее мне спать спокойно. Шептались, что это поветрие, но Шерринг быстро заткнул всем рты, и мать предали земле. Тоже очень как-то… поспешно.
– Вот так… – тяжело вздохнула я, не желая рассказывать каждому встречному о том, что видела.
– М-да-а… – опять протянул трактирщик. – Чую-чую, неспроста все. Неспроста, Риша… О-хо-хо! Алайюшка… – Гермель достал вторую кружку и щедро плеснул себе вина. – Прими Свет ее душу… – отсалютовал он мне и опрокинул в себя содержимое своей кружки. Я молча отпила еще чуть-чуть вместе с ним. – А она чувствовала… Говорила, что неладное творится…
Оп-па! А это новость. К слову, мне мать ничего не говорила. Совершенно.
– А что именно она тебе говорила? – напряглась я, отодвинув кружку. Какое-то слишком сладкое вино. Только тихорнцы такое и могут пить.
Гермель пожал плечами и тоже отставил кружку, правда, уже пустую.
– Ну, она что-то говорила… Что странно все. Лес не просыпается, тени выходят… твари с Изнанки… и что-то о шалевках… что много их развелось…
– А это к выбросу темной магии… – пробормотала я, снова взяв в руки кружку, просто чтобы было что в руках вертеть.
Шалевки – мелкие птички, которые чаще всего вьют гнезда там, где есть прорывы между мирами – нашим и Теневым. Кто-то даже говорил, что родом они с той стороны, вот и слетаются. Но подтверждений такой теории никто не выдвинул, потому решено было признать просто бредом какого-то пьянчуги.
Так вот теперь становилось понятно, откуда столько этих мелких пташек в нашем лесу. Вспомнилась птичья стайка, вспугнутая чужаками. А ведь не просто так они слетелись к ним-то. Явно что-то неладное творили чужаки.
И мне снова стало страшно и зябко. Я передернула плечами, а Гермель тут же долил мне вина.
– Грейся. Дрожишь, как лист на осине.
Я дрожала не от холода, а от новостей. И еще чуть-чуть от обиды, ведь мать поделилась с трактирщиком – и ни словом не обмолвилась мне. А ведь никогда от меня ничего не скрывала…
– Вечереет уже, – заметил Гермель. – Дуй на кухню – скажешь, что я велел тебя нормально накормить и выделить постель. Выспись. Небось со вчера глаз не сомкнула… Кстати, а чего тебя принесло в это время?
– Графа по голове кувшином треснула, – честно призналась я.
Но трактирщик рассмеялся и махнул на меня рукой:
– Ох, шутница. Ладно, не хочешь говорить – не говори. Не мое дело, в конце концов. Ступай. Отдохни чуток. Небось проездом у нас?
Я кивнула, устало улыбнулась и, обогнув стойку, направилась на кухню.
– Гэйка, давай зажигай светильники. Пора уже, – раздавал команды за моей спиной Гермель. – И освободи стол в углу. Чую-чую, что сегодня еще народу прибудет.
Конечно, прибудет. Новостей-то сколько…
Сглазила. Не успела я войти на кухню, как следом за мной влетела Гэйка. Мелкая и белобрысая, она успевала абсолютно везде: и заказы принимать, и подавать, и новости приносить, и еще и высказать свое мнение по любому поводу, даже если им, мнением, никто не интересовался. За что часто получала если не от Гермеля, так от Хорри.
– Лорд Шерринг явился! – с порога объявила она, раскрасневшись и сверкая, как новый злотник. – Правда, хмурый, как грозовая туча. Видать, тоже расследовать убийства хочет. Как те…
– Брысь! – топнул на нее Хорри, оглянувшись через плечо. – Работай иди, а не предположения тут строй.
– А что я? – надулась Гэйка. – Все говорят. Вон…
– Брысь, кому сказал, – перебил ее повар. – Вот неугомонная девица. И откуда только силы берутся. Ой! Риша, а ты чего тут стоишь молча? – и тут же, нахмурившись, спросил: – Случилось чего? Бледная совсем.
И я отмерла. И сразу же запаниковала.
– Это за мной… Хорри, меня сейчас тут будут убивать… точно тебе говорю!
Я хотела было броситься к черному ходу, но Хорри перехватил меня за руку.
– Стоять! – гаркнул на меня повар. Угрожающе так получилось. Я не только встала, но едва не села посреди кухни прямо на пол. – Правда думаешь, что если за тобой сюда пришли, то черный ход оставили без присмотра?
Точно! Уф. Паника нам не друг. Вдохнула-выдохнула. Успокоилась.
Хорри посмотрел на все это как-то задумчиво. Кажется, он решительно не понимал, отчего я решила, что меня будут убивать, но проникся. Быстро открыл крышку в холодильный ящик, встроенный прямо в пол.
– Давай лезь. И сиди тихо, как мышь.
Уговаривать меня не пришлось. Я быстро залезла, сложившись чуть не вдвое, но извернулась и даже умудрилась подглядывать за ситуацией в кухне сквозь щель.
Хорри же невозмутимо вернулся к приготовлению ужина, стучал по доске огромным ножом, нарезая зелень, гремел крышками.
– …Простите, уважаемый мастер Тейвиль, но я должен проверить, – почти сразу же раздался на всю кухню голос Шерринга, и у меня все внутренности узлом завязались.
Сразу живенько так вспомнился и полный ярости взгляд, и руки, шарящие по моему телу. Проклятье, как
