– Привет, – выдыхаю я.
А про себя проклинаю свое глупое сердце за то, что оно пускается вскачь от одного взгляда на Такера в белой футболке и дырявых джинсах, с корзиной в руках, в которой лежат зеленые яблоки, лимон, брикет масла и упаковка белого сахара. Видимо, его мама собирается готовить пирог.
Он с минуту молча смотрит на меня, словно раздумывает, стоит ли вообще разговаривать со мной, а затем выпаливает:
– Оригинальный наряд. – Он вновь обводит взглядом мое пальто, черное платье, черные сапоги до колен и волосы, собранные в слегка растрепанный пучок на затылке. – Дай угадаю: ты собиралась телепортироваться на какую-нибудь шикарную вечеринку в Стэнфорде, но вновь ошиблась? – усмехается он.
– Я возвращалась с похорон, – натянуто отвечаю я. – С кладбища «Аспен-Хилл».
Его лицо тут же становится серьезным.
– С чьих?
– Уолтера Прескотта.
Он кивает:
– Да, я слышал. У него случился инфаркт, верно?
Я не отвечаю.
– Или инсульт, – продолжает Такер. – Или он был одним из вас.
«Из вас». Мило. Я начинаю разворачиваться, чтобы уйти – ведь как было бы правильно просто уйти и не пытаться поговорить с ним, – но тут же останавливаюсь и вновь смотрю на Такера.
– Не делай так, – прошу я.
– Как именно?
– Я знаю, что ты злишься на меня, и понимаю, по какой причине, но не веди себя так. Ты самый добрый, милый и порядочный парень из всех, что я знаю. Не веди себя как придурок из-за меня.
Он опускает взгляд в пол и сглатывает.
– Клара…
– Мне очень жаль, Такер. Знаю, мои слова не так уж много для тебя значат, но знай: мне ужасно жаль. Из-за всего. – Я вновь поворачиваюсь, чтобы уйти. – Я постараюсь держаться от тебя подальше.
– Ты не позвонила мне, – говорит он, прежде чем я успеваю сбежать подальше.
Я оборачиваюсь к нему и удивленно моргаю.
– Что?
– Летом. Когда вернулась из Италии и перед тем, как уехать в Калифорнию. Ты ведь провела дома две недели, верно? И при этом не позвонила мне. Ни разу, – объясняет он с обвинительными нотками в голосе.
Так вот из-за чего он злится?
– Я хотела, – признаюсь я. Я каждый день думала о том, чтобы позвонить ему. – Но была слишком занята, – вру я.
Он усмехается, но его гнев исчезает, сменяясь чем-то напоминающим смирение и разочарование.
– Мы могли бы провести немного времени вместе пред твоим отъездом.
– Мне жаль, – вновь бормочу я, потому что не знаю, что еще сказать.
– Просто… Я думал, мы… – Он несколько раз сглатывает, прежде чем наконец выдавить: – …будем друзьями.
Такер Эйвери хочет стать моим другом.
Он выглядит таким уязвимым, пока разглядывает ботинки, со слегка покрасневшими от загара ушами и напряженными плечами. Мне так и хочется протянуть руку и сжать его плечо. И с улыбкой ответить: «Конечно. Давай будем друзьями. Мне очень хочется стать твоим другом».
Но нужно быть сильной. Нужно помнить главную причину, из-за которой мы расстались: у него должна быть спокойная жизнь. На него не должны нападать падшие ангелы после свидания. Он должен целовать девушку, не боясь, что она начнет светиться, как фейерверк на День независимости. Никто не должен скрывать от него бесчисленное количество тайн. Ему нужен кто-то нормальный. Кто-то, кто будет стареть вместе с ним. Кого он будет защищать, как мужчина защищает свою женщину, а не наоборот. Кто-то не такой, как я.
Да боже мой, ведь еще пару минут назад меня шантажировал Чернокрылый. К тому же за мной охотится падший ангел, мечтающий заполучить меня. А если верить видениям, вскоре мне предстоит сражаться. И, возможно, умереть.
Я делаю глубокий вдох:
– Не думаю, что это хорошая идея.
Такер поднимает голову:
– Ты не хочешь быть моим другом?
Я стараюсь уговорить себя встретиться с ним взглядом.
– Нет. Не хочу.
И в этот момент я безумно рада, что он не умеет читать мои мысли, как Кристиан. Иначе Такер бы увидел, как много я думаю о нем. Как мечтаю оказаться с ним рядом. Как даже после стольких месяцев разлуки сердце продолжает ныть от желания увидеть его, прикоснуться к нему, услышать его голос. Он бы понял, что мы не сможем быть друзьями, потому что каждую проведенную с ним минуту мне бы хотелось обнять его. Почувствовать прикосновение его губ. У меня никогда не получится относиться к нему лишь как к другу.
«Так будет лучше, – повторяю про себя я. – Так будет лучше. Намного лучше. Он должен жить своей жизнью, а я своей.
Его челюсти сжимаются.
– Хорошо, – выдавливает он. – Я все понял. Мы расстались. И ты двигаешься дальше.
«Да», – следует сказать мне. Но это слово застревает в горле.
Он кивает и сгибает руку, словно хочет надеть ковбойскую шляпу, вот только у него сейчас ее нет.
– Мне пора, – говорит он. – У меня много дел на ранчо.
Такер доходит до конца прохода и останавливается. Он явно хочет еще что-то сказать. И от осознания этого у меня перехватывает дыхание.
– Желаю счастливой жизни, Клара, – говорит он. – Ты заслуживаешь счастья.
Мои руки сжимаются в кулаки, пока я провожаю его взглядом.
«Ты тоже, – думаю я. – Ты тоже».
9
Вот тебе! Вот тебе! Исчадие ада!
– Ты отвлекаешься, Клара, – говорит папа. – Сосредоточься.
Я опускаю свою половину черенка от метлы. Воздух с трудом вырывается из легких, а плечо ноет от удара, которым меня только что наградил Кристиан.
Последние полчаса мы тренируемся на заднем дворе моего дома в Джексоне по щиколотку в снегу, и до этого момента все шло довольно неплохо. Я нападала на Кристиана, он на меня. Хотя его последний удар был впечатляющим.
Кристиан виновато смотрит на меня.
– Ты в порядке? – тихо спрашивает он. – Прости.
– Все нормально. Мы договаривались не поддаваться друг другу. Когда я открылась, то должна была ожидать этот удар.
Морщась, я кручу рукой, а затем поворачиваю голову то в одну сторону, то в другую и потягиваюсь.
– Мы можем сделать небольшой перерыв? Мне бы не помешало передохнуть.
Папа хмурится:
– У нас нет на это времени. Вы должны больше тренироваться.
Это наша пятая совместная тренировка – я, папа и Кристиан, – и с каждым разом папа становится все более и более напряженным, будто наш прогресс его не устраивает. Он, словно обезумев, гонял нас всю неделю, но зимние каникулы почти закончились, и у нас вряд ли будет много свободного времени, когда мы вернемся в Стэнфорд. Думаю, он ожидал, что к этому времени мы перейдем от черенков метел и швабр к настоящим мечам.
– Мне казалось, для тебя нет такого понятия, как время, – стараясь, чтобы голос звучал не жалостливо, говорю я. – Ну давай же. Я умираю как хочу горячего шоколада. У меня ноги замерзли.
Папа вздыхает, а затем подходит к нам и останавливается между мной и Кристианом. После чего кладет руки нам обоим на загривки, прямо под волосами. Я даже не успеваю спросить, что он собирается делать,
