— Да, — сказал гость.
— Все-все? Я имею в виду, не какие-нибудь древние проклятые артефакты?
— Все. При определенных условиях. Вы что-нибудь слышали про «яйцо Нострадамуса»?
— Звучит занятно. Не слышала.
— Его изобрел королевский астролог Мишель Нострадамус в шестнадцатом веке. Овальная конструкция высотой в два метра. Полая, с креслом внутри и оболочкой из меди, бронзы и латуни. Листы металла скрепляла серебряная проволока. Нострадамус сидел в яйце — считал, что вогнутое отражение со всех сторон поможет ему открыть сознание и получить информацию о будущем. На основе этой идеи спроектировали зеркало Козырева.
— Что за хреновина такая? — осведомился Антон.
— Цилиндр из алюминиевых сплавов. Назван в честь астрофизика Николая Козырева. Он изучал физическое свойство времени, разработал теорию причинной механики. Полагал, что зеркала отражают не только свет, но и время. Зеркало Козырева используют для исследований пара-нормальных способностей. Подопытный внутри окружен зеркалами. В Новосибирске в девяностых ставили эксперименты по телепатической передаче зрительных образов и по созданию так называемых мыслеформ — устойчивых ментальных сгустков.
— Пиковая Дама — ментальный сгусток?
— Если выражаться терминами, близкими к научным, да. В нулевые популярность зеркал Козырева в России сошла на нет, но одна американская дама заказала из Москвы такой прибор. Она была экстрасенсом, вела передачу на радио. Утверждала, что общается с духом Джорджа Вашингтона.
— Дай догадаюсь. Ничем хорошим история не заканчивается?
— Ее нашли мертвой. Расчлененной в этой алюминиевой трубе.
— Джордж Вашингтон был не в духе? — мрачно пошутил Антон.
— Вы не растеряли чувство юмора. Это славно.
Смирнов водрузил на стол саквояж, распахнул. Несколько старых книг, колокольчики, мелки, фотоаппарат сына, мощный фонарик… Набор разочаровал Рюминых. Будто они ожидали найти там осиновые колы, серебряные пули или миниатюрный миномет. Смирнов пустил по кругу снимки.
— Вы в курсе, как работает цифровой фотоаппарат? Световой поток проникает сквозь объектив на диафрагму. Она регулирует количество света и пропускает его на зеркало. Отражаясь, свет попадает в призму, которая преломляет его, и только после этого он передается на видоискатель. Пленочные аппараты не способны ее поймать.
— Это… она? — Марина приблизила снимок к лицу.
— А на что похоже?
— На пятно… на дым…
— И что сжимает этот дым в лапе?
Марина коснулась глянцевой карточки.
— Ножницы?
— Хорошее зрение.
— Откуда у тебя эти фотки? — спросил Антон.
Прежде чем Смирнов сформулировал ложь — девочка завопила в ванной.
29
— Его изобрел королевский астролог Мишель Нострадамус в шестнадцатом веке…
Голос чудного дядьки раздавался из кухни. Аня села на край ванны. Папа оборудовал дачу всем необходимым. Словно знал, что ему придется съехать от помешавшейся на антиквариате жены. Мама ругала его: зачем ты вкладываешься в дом, где мы гостим изредка? Наверное, отцу хотелось иметь территорию, где он был бы полноправным хозяином. Даже в двенадцать Аня понимала. Чего она не понимала категорически, так это того, как исчезает любовь. Разве же она — любовь — сыпучее вещество вроде сахара, которое может со временем вытечь струйкой из дырявого мешка? Если бы Аня полюбила кого, то раз и навсегда. Как в красивых фильмах, а не как в дрянной реальности.
Она подставила ладонь под свет лампы. Указательный палец покраснел и распух. Металл впился в кожу. Красный камушек поблескивал насмешливо: попробуй избавиться от меня.
Кольцо она нашла на следующий день после обряда. Оно лежало на комоде… будто из треснувшего зеркала вывалилось. Аня не стала спрашивать Катю, ее ли эта вещичка: кольцо не налезло бы той даже на мизинец. Спросила у мамы, но мама, кажется, не услышала, зачарованная сайтом с уродскими стульями.
«Значит, будешь моим», — подумала Аня.
Колечко выглядело дешевым и старым. Крошечные металлические щупальца удерживали камень. По прошествии… скольких? десяти дней?.. безделушка не нравилась Ане от слова совсем. Озадачивала: зачем она вообще напялила такую безвкусицу?
Аня покрутила кольцо. Потянула — тщетно. Скривившись от боли, сунула в рот палец, послюнявила, сжала зубами.
— Ну, гадость!
Аня смочила руку под краном, намылила. Палец пульсировал… или это камень вибрировал, отдаваясь в кость? Аня засопела, натужилась. Кольцо грозило содрать кожу. Ноготь стал пунцовым.
Паника нарастала.
Над раковиной висело замаскированное полотенцем зеркало. Аня представила, как срывает защиту и обнаруживает за тканью огромный выпученный глаз. Она ощущала себя куклой в кукольном домике. И родители — куклы, и бородатый гость. А владелец домика смотрит в маленькие окна, наблюдает за их возней.
Подобные мысли посещали ее в церкви. Когда они с мамой ходили святить яйца и пасхальные куличи. На вопросы о Боге мама говорила: «Сама для себя реши, есть он или нет».
«Наверное, есть», — размышляла Аня. Кто-то же присутствовал в храме, помимо прихожан и священников. Кто-то исполинский, обитающий под куполом.
«Боженька, помоги нам», — прошептала Аня, не вполне уверенная, на чьей стороне этот самый Бог.
Кольцо сидело как приклеенное. По пластику потолка скользила тень, отражение водной ряби. Аня перевела взгляд вправо.
Ванна, пустая минуту назад, была наполнена до краев. Капля сорвалась с крана, размножила круги. Аня видела это так же четко, как видела грибок в стыках, мыльницу и одноразовые бритвы. Сухие края ванны были белыми, эмалированными. Но вся затопленная часть отливала желтизной. Ниже уровня воды ванна сделалась медной. Это была другая ванна — больше и шире, и, как ни пыталась Аня убедить себя, что вода просто искажает действительность, страх сжимал горло тисками.
На дне ворочались комья мха и тины. Вместо резиновой пробки слив закупоривала деревянная. Цепочка покачивалась и звякала о медь.
Остолбеневшая Аня отразилась в воде. Ветвистая тень упала на бортики. Из-за Аниного плеча всплыло лицо. Его будто вылепили из воска, а потом держали над огнем: черты оплавились, деформировались глазницы. Нижняя челюсть болталась на веревках сухожилий. Длинные пальцы — каждый состоял из пяти-шести фаланг — появились сзади, чтобы заткнуть Ане рот и задушить.
«Нет, — мысль забилась испуганной канарейкой в клетке черепа, — не задушить, а утопить!»
Аня закричала.
Вода устремилась винтом в слив — обнажившиеся стенки снова были белыми.
Дверь распахнулась, мама вбежала в ванную.
— Солнышко…
Аня кричала и кричала.
Потому что стенная плитка и плитка пола, кран и пряжка отцовского ремня и часики на мамином запястье — все вокруг было зеркалами, а в зеркалах скалилась женщина с черным ртом.
Аня закатила глаза и рухнула в клокочущую бездну.
30
Взрослые толкались плечами в тесном коридоре, мешали друг другу, спотыкались.
— Отойдите! — рявкнул Антон.
Он уложил дочь на половик. Она билась, будто выброшенная на мель рыба. Худенькое тело выгибалось, ступни стучали, отбрыкиваясь. Губы побелели, а лицо приобрело пепельный оттенок.
«Она умирает», — подумал Антон, леденея от страха и горя.
Он накрыл грудь Ани ладонью, пытаясь унять безумную дробь сердца.
— У нее спазмы! — причитала Марина.
Антон вспомнил, что эпилептик может проглотить язык. Или это миф?
— Тише, тише,