— Мы неоднократно замечали твою холодность по отношению к брату.
— Я тысячу раз талдычила: я ему не мать! Но убить… — Оля задохнулась от возмущения. — Тема, ну скажи им!
За спиной скрипнула дверь, в кабинет вползли юркие тени, с ними вошел толстяк водитель.
— Это было в грузовике. — Он отдал Игорю Сергеевичу рюкзак.
— Спасибо, идите.
Оля понуро наблюдала, как учитель достает из рюкзака паспорт.
— Краснова Ольга Константиновна.
— Хотела сбежать? — ухмыльнулась недобро Патрушева.
Ожидаемая реакция. Чего не ждала Оля — так это потрясенного взгляда Артема.
«Она собиралась бросить меня». — Продрогший, мокрый, Артем позабыл про купание в пруду. Он не знал, почему мама разозлилась и решила наказать его. Возможно, она сердилась, что Артем так долго не приходил к ней. Или в раю мама немного одичала и обезумела. Он не обиделся… почти.
Но Оля… Оля планировала бросить его.
Она…
Губы Артема задрожали.
«Она не любит меня».
— Но не сбежала же! — Оля покраснела густо.
— Я же все видел. — Игорь Сергеевич говорил спокойно и строго. — Ты планировала просто напугать его, да? Не навредить, а проучить. Но шутка вышла из-под контроля. Скажи честно, как есть.
Оля уставилась на Артема, умоляя о помощи, но брат лишь тряс головой.
— Ты врешь! — закричала Оля, хватая его за шиворот. — Вшивый лгун! Разбалованная сволочь!
— Прекрати! — Игорь Сергеевич оттеснил Олю, прикрыл руками плачущего мальчика.
— Маменькин сынок! Вот ты кто!
— Я запрещаю тебе приближаться к брату. — Валентина Петровна хлопнула ладонью по столешнице. — И о произошедшем мы доложим вашему отцу.
У Оли не осталось сил на то, чтобы уточнить, что папаша Темы ей не отец. Она вперилась в свои дрожащие кисти и молчала.
15
Глеб Юрков любил сына — по-особенному, не так, как прочие, без сантиментов сопливых, но ведь любил.
И сегодня он плакал навзрыд от избытка любви, плакал впервые за четверть века. Даже на похоронах жены он не пролил ни слезинки, а теперь горячие — кипяток — ручьи лились по щекам. Ибо ничего в мире не имело значения. Обесценились акции, стали жалкими бумажками деньги, курс доллара потерял смысл. И на авансцену вышла нежность, дистиллированная, серной кислотой прожигающая нутро. Потому что Глеб слишком поздно постиг истину: богатства ничто по сравнению с чувствами.
И все сорок пять лет он был нищим словно церковная мышь.
— Чего наяриваешь? — На экране появилось лицо сына.
«Какой он взрослый, — испугался Глеб. — Какой чужой, и ничего уже не исправить».
— Кира… ты знаешь, что я тебя люблю? Знаешь?
Кирилл встрепенулся, нахмурился. Мимическая морщинка на лбу, как у его мамы…
— Ты пьяный, что ли?
— Трезвый. Трезвее некуда. — Глеб вытер слезы, размазал по губам красное, пахнущее медью.
— Это что, кровь? Отец, ты поранился?
— Пустяки.
«Не о том говорим… как всегда, не о том…»
У камина, вне поля зрения камеры, сидела Диана. Глеб Юрков любил ее — и в том числе по этой причине вспорол мясницким тесаком от паха до грудины, вынул толстые лиловые трубки кишок, проколол силиконовые подушки и аккуратно срезал губы ножницами. Фарфоровые зубки Дианы пришлось выбить молотком. Крови было!..
Любовь ранит. Вот в чем соль.
— Я скучаю, — сказал горько Глеб, — по тебе и по твоей маме. Мне так жаль. Боже, как мне жаль…
— Где Диана? — В расширенных глазах Кирилла читался испуг. — Можешь ее позвать?
— Это была ошибка, сын. Я… я несчастлив. Слишком много любви. Это груз… Позвоночник не вынесет столько…
Глеб зажмурился, глотая слезы.
— Пап! Папа, что с ней?
— Все документы в сейфе.
— Какой, к черту, сейф? Папа, что происходит?
* * *Планшет ходил ходуном в руках. Тихонько жужжали флуоресцентные трубки. Кирилл уединился в туалете и смотрел, как его ополоумевший, покрытый лоснящейся кровью отец встает из-за стола.
— Папа, вызови скорую! Вызови полицию!
— Код от сейфа, — сказал отец, — дата твоего рождения. Прощай, сынок.
Глеб отвернул монитор, но в камеру влез косметический столик Дианы. Макияжное зеркало было забрызгано багровым. В нем отразился отец, вставляющий в рот вороненое дуло пистолета.
— Папа! Папочка! Не надо!
Сердце готово было выпрыгнуть из груди. В амальгаме над раковинами зеркальный двойник Кирилла оторвал взгляд от экрана и посмотрел внутрь туалета.
Он ухмылялся. Черные безжалостные зрачки сверлили лоб ничего не замечающего, плачущего подростка.
— Папа!
Двойник повторил возглас одними губами и облизался.
В макияжном зеркале отец взвел курок.
— Нет! Пожалуйста! Нет!
Грянул выстрел. Тонкая струйка вылетела из затылка мужчины — и тело обмякло.
* * *Последнее, что увидел Глеб, — тощая асимметричная женщина с голодными глазами, отразившаяся в стеклянной двери.
* * *А если подумать логически? Что это было? Привидение? Аквамен? Долбаная русалка?
Оля натянула трусики, вынула из ящика голубой бюстгальтер.
В готических романах герои так быстро принимали на веру существование сверхъестественного. Отбрасывали прежнее рациональное мышление, запасались чесноком и осиновыми кольями. Их почти никогда не увозили в сумасшедшие дома.
В реальности люди оберегают свой основанный на физических законах мирок сотней объяснений.
Кувшинки сложились в призрачный силуэт. В мутной воде отразились облака. Выброс адреналина спроектировал мираж. Рыбы… ил… холестерин…
Но Оля привыкла доверять зрению. Там была женщина. С длинными руками и воронками тьмы вместо глаз, со скособоченным ртом и раздутыми ноздрями. Страшная, ненавидящая все живое, прожорливая тварь.
«Это сумасшествие! Послушай себя!»
Оля надела кулон на шею. Ангел расположился между чашечек лифчика.
Брат искал маму в озере… Что он там увидел?
Дверь отворилась, пискнув петлями, в комнату вошел Женя. Оля подбоченилась:
— Стучать не учили?
Парень скользнул осоловевшим взором по девичьей груди, по животу. Этот взгляд — мужской, оценивающий — доставил Оле внезапное щекочущее удовольствие. Раньше она стеснялась ходить с одноклассницами в душевую, на пляж выбирала наиболее закрытые купальники. А уж предстать в неглиже перед ровесником…
— Ой, извини. — Женя смутился. Отвернулся, но ростовое зеркало трельяжа любезно транслировало распаляющую воображение сценку. Оля надевала рубашку и штаны.
«Не смотри», — укорил себя Женя. Но он смотрел, пока аппетитные округлые ягодицы в кружевном белье не исчезли под линялыми джинсами.
— Чего надо? — стрельнула глазами Оля.
Он думал про орехи. Не сразу собрался.
— Я… я хотел сказать, я тебе верю. Мне кажется, ты не смогла бы.
— Утопить брата? — Оля застегнула пуговицы. — Ну, спасибо. Лучший комплимент в моей жизни. Хоть кто-то мне здесь верит.
Слухи плодились как тараканы. В столовой девчонки шушукались, косились на Олю. Элеонора Павловна не поздоровалась даже…
— А та женщина в черном…
Оля изумленно моргнула:
— Откуда ты знаешь?
— Игорь Сергеевич рассказал.
— Балабол. — Оля гневно хлопнула дверцей шкафа.
— Женщина была лысой?
Сердце екнуло. Засвербело под ложечкой.
— Так часто описывают Пиковую Даму, — пояснил Женя.
— Ну конечно, — Оля натужно улыбнулась.
За окном раздался душераздирающий крик.
Столкнувшись плечами, Оля и Женя бросились вон из комнаты и очутились у подоконника. Возле фонтана столпилась детвора. Кирилл выделялся ростом — он пробовал вырваться из цепких пальцев, но Игорь Сергеевич и седовласый охранник держали за плечи.
— Чего он?.. — опешила Оля.
— Пустите! — рычал Кирилл, брыкаясь. — Пустите, отцепитесь, я уеду! Все равно уеду!
Он замахнулся и ударил кулаком, но Игорь
