— Ох, блин, — прошептал Женя.
И почему Оля думала, глядя в окно, что истерика Кирилла как-то связана с черной худющей тенью в воде?
* * *— Прошу вас, успокойтесь, — Игорь безуспешно старался обуздать мускулистого парня.
Кирилл дрожал, в глазах стояли слезы. Только что он стал круглым сиротой, потерял и отца, и мачеху. И как потерял! Игорь вообразить не мог, что чувствует парнишка.
— Отпустите. — Кирилл ослаб в тисках охранника. — Что же вы за звери?!
Взгляд его прожигал как лазер.
— В таком состоянии вы никуда не пойдете. Просто переночуйте среди друзей.
Кирилл мотал головой, но нехотя сдавался, позволял вести себя к террасе, к всплескивающей руками Патрушевой.
— Так, — прикрикнул Игорь на зевак, — забот других нет? Ну-ка, марш по комнатам, лодыри!
Ученики разбредались, обмусоливая инцидент.
— Примите мои соболезнования, — сказала Валентина Петровна. — Глеб Михайлович был прекрасным человеком…
— Он был ублюдком, — сказал Кирилл лишенным эмоций голосом. — Но он был моим отцом.
* * *— Что случилось? — Оля и Женя сбежали по лестнице.
Они успели заметить, как Игорь Сергеевич уводит сгорбившегося Кирилла в западное крыло, к туалету.
В холле Алиса переговаривалась с Соней. Арлекин насмехался над горем смертных, а рыбак с шумерской бородой выуживал из пучины океанских чудовищ, способных сожрать Вселенную.
— Дурдом, — сказала Алиса. — У Кирилла отец мачеху убил и сам застрелился.
Соня прикрыла ладонью рот, она была бледна и, казалось, вот-вот разрыдается.
— Твою мать, — пробормотала изумленная Оля.
Женя посмотрел влево, через головы школьников, на едва колышущиеся пластиковые шторки и приколоченную поперек проема доску. Он думал про подвал и подвальных обитателей: манекенов, марионеток, уродливых кукол, жуков. Про царапанье крысиных коготков по доскам. Про каменную пирамиду и тусклое зеркало.
— Это же то, о чем он просил Пиковую Даму.
Девочки уставились на Женю. Соня пнула его ногой:
— Добби, ты совсем, что ли? У Кирилла горе, а ты со сказочками своими!
— Ну ты и придурок, — фыркнула Алиса, направляясь за Соней к парадному входу.
— Не пойму, — сказала Оля. — Ты серьезно или гонишь?
— Я не верю в совпадения.
— Но вчера ты и в призраков не верил.
— Я обманул. Здесь страшно ночами. Материализм — хорошее оружие против малодушного страха. Как броня на войне или как свет ночника, когда в детстве боишься темноты.
Примерно об этом же Оля размышляла в комнате пятнадцать минут назад.
— А Кирилл и правда загадал, чтобы мачеха умерла.
Оля не ответила, зашагала в «детское» крыло.
— Мне нужно брата найти.
— Я с тобой!
* * *В шею впилась бумажная пулька. Артем не обратил внимания. Он увлеченно рисовал: ручка порхала по тетради, перо рвало бумагу. Ребро ладони испачкалось в чернилах. От усердия Артем высунул язык.
— Он с приветом, — сказал Костя Соболев, главный задира в классе.
— Ага, — поддакнул Дамир, намедни принявший сторону Кости.
— Давай называть его Приветик.
Дамир засмеялся. Костя поднес соломинку к губам и выстрелил в сидящего впереди Артема.
— Пять — семь. Я выигрываю.
Дамир организовывал боекомплект, подносил «патроны» вождю. Элеонора Павловна отлучилась — за партами осталось только трое учеников, и на кону была мятная жвачка. Кто попадет в Приветика большее количество раз?
— Артем! — Оля вошла в кабинет.
Следом шел худощавый мальчик, кажется, его звали Женей. Артем робко обрадовался их приходу, но сразу вспомнил, как сестра предала его.
— Брысь, мелюзга, — зыркнула Оля на Костю с Дамиром.
Те ретировались. Затворилась дверь.
Оля присела на корточки. Спросила вкрадчиво, но беззлобно:
— Ты почему про женщину в озере не сказал? Меня же маньячкой из-за тебя считают.
«Ты не лучше, — подумал, насупившись, Артем. — Предательница».
«Но ведь она вернулась, чтобы спасти тебя», — внутренний голос напоминал мамин. Он не был тем громким, звучащим в реальности голосом, который Артем слышал в коридорах интерната ночами. Этот мудрый, ласковый шепот мальчик выдумал, но выдумал как-то слишком уж хорошо.
Обижаться надоело. Артем сказал, глянув исподлобья:
— Она мне запретила говорить.
— Кто «она»?
В голове заплескала холодная вода, зачавкал ил, со дна потянулась темная взвесь, и женщина с черными глазами проплыла, извиваясь угрем.
— Скоро узнаешь.
Тон совсем не понравился Оле. Она взялась за уголок тетрадки. Брат придавил страницы локтем, но Оля уверенно высвободила тетрадь.
Разворот занимала черная фигура, тощая как скелет. Из-под подола заштрихованного платья торчали ступни, похожие на копыта. Ножницы размером с секатор в веточке-руке. От вида лезвий, от вида узкого, будто растекшегося, рта и спиралей-глазищ на коже выступили пупырышки.
Артем нарисовал ту же тварь, которая плавала в озере. Безволосую, хищную тварь, женщину-угря.
— Кто это? — тихо спросила Оля.
Позади Женя сипло вдохнул воздух. В кабинете сделалось темнее. Застрекотали лампы, зашуршали занавески. Узор матерчатых обоев «пополз», завихрился.
— Она знает, где наша мама, — сказал Артем.
— Нет, — возразила Оля. — Никто не знает.
— Тем, — проговорил Женя, рассматривая с явной опаской рисунок, — ты загадал желание вчера? Возле зеркала?
Улыбка тронула губы мальчика. И это была незнакомая, отталкивающая улыбка.
— Какое? — осторожно поинтересовался Женя.
— Молодые люди! — Элеонора Павловна вкатилась в класс. Припудренная физиономия гневно раздувалась. — Ольга, кажется? Валентина Петровна строго-настрого запретила пускать вас к малышу.
— Он не малыш, — ощетинилась Оля. — Он мой брат.
Удивительно, впервые за восемь лет она вслух признала родство с Артемом. Даже в подростковом возрасте, пару раз забирая братца из садика, на вопрос, кем приходится ей Тема, Оля нечленораздельно и стыдливо мычала. На пальцах показывала, чтобы кивком подтвердить: ну да, брат, простите, так уж сложилось.
Элеонора Павловна изобразила фальшивое сострадание.
— Пойдем, — сказал Женя.
— Поменьше болтайте по телефону, — выплюнула Оля. — Чтобы никто не утонул.
Румянец сошел со щек учительницы.
За окнами дневной румянец медленно исчезал под толстым гримом сумерек.
16
Мелкое зверье проникало в здание через дыру в коридоре западного крыла. Патрушева не знала о прорехе, иначе приказала бы заколотить ее досками. Обычно ночными гостями были мыши-полевки, реже — заблудившиеся кошки. Сегодня интернат навестил еж. Водя ушами, принюхиваясь, зверек семенил по паркету. Он проголодался, потому что последний раз нормально ел два рассвета назад — тогда в лощине ему попался ужонок. А в здании было вдоволь еды. Он выудил из щелей дохлого мотылька, нашел за плинтусом майского хруща и вкусную волосатую жужелицу. Чувствовал запах из туалета — в мусорном ведре благоухали огрызки яблок. Слизняки и дождевые черви таились под панелями.
Половицы скрипнули протяжно. Ежик зафыркал, прижался к стене.
В пустом и темном коридоре кто-то был. Зверек не полагался на плохо развитое зрение, но всецело доверял нюху. Нюх сообщал, что это не человек. Еж вообще прежде не сталкивался с подобным запахом. Он решил убежать, попятился…
Забряцали бубенцы. Рука схватила ощетинившегося ежика. Ухоженные ногти переливались серебряным лаком. Ежик свернулся в клубок.
Рука поднесла добычу ко рту. Губы раздвинулись, и если бы у этой причудливой сцены были свидетели, они бы поклялись, что рот полон бриллиантовых зубов.
Охотник вгрызся в ежа, не обращая внимания на боль. Через иглы — к горькому мясу. Кровь забрызгала паркет.
* * *На пищеблоке гремела посуда, позвякивали вилки и ложки,
