Рейз не отодвигался. Все еще прижимал Силану к себе, делился теплом.
Она ждала, пока он поймет. Ждала злости, брезгливости. Их не было.
— А я-то все гадал, как же тебе удавалось путешествовать в военное время. Думал, это потому, что ты такая богатая.
— Нет, я просто врала вам, — теперь уже можно было в этом признаться. — Наш отряд отправляли из одного города в другой. Мы нигде не задерживались дольше, чем на месяц. Это путешествие не было… счастливым, и для него не требовались деньги.
— Мне жаль, — он говорил искренне, и никак не мог понять, что жалеть нужно было не Силану.
— Знаете, если сжечь человека заживо, на коже остается сажа, — призналась она. — Жирная черная копоть, которую очень сложно оттереть. Я вспоминаю об этом всегда, когда вы берете меня за руку. И не могу поверить, что вас не тошнит от омерзения рядом со мной.
Он вздрогнул — они сидели так близко, что Силана чувствовала каждое движение, биение сердца, каждый вдох и выдох.
Рейз молчал, давая ей выговориться.
— После войны я хотела просто жить мирно. Забыть все, что со мной произошло, но что бы я ни делала, все бесполезно и бессмысленно. Я все время чувствую себя грязной.
Он отмер, взял ее за руку — осторожно, мягко, словно боялся спугнуть. Его пальцы сжали ее ладонь.
— Мне никогда, ни разу не было с тобой противно. Я злился, я не понимал, но меня всегда к тебе тянуло.
В полумраке экипажа его слова прозвучали как признание.
— И я все еще хочу быть рядом и хочу помочь.
Она не знала, что ему ответить. И не верила, что что-то изменится, что хоть когда-нибудь сможет нормально дышать сквозь ненависть к себе.
— Останься со мной сегодня, — попросил Рейз. — Я не трону тебя, даю слово. Просто не хочу, чтобы ты сегодня была одна.
Нужно было отказаться. Силана чувствовала, что не имеет права соглашаться. Что будет ненавидеть себя еще сильнее с утра — за то, что заимствовала чужую силу, за то, что ничего не могла дать ответ.
— Мне снятся кошмары. Я помешаю вам спать.
— Ничего, — он наклонился, прижался губами к ее макушке. — Переживу. Ради такого можно и потерпеть. Просто скажи мне «да». Пожалуйста.
Она прикрыла глаза, наслаждаясь теплом и ответила:
— Хорошо.
***
Лиам уснул на софе в гостиной. Очаг почти прогорел, красные угли едва освещали комнату.
Скат покачивался в полуметре от пола, тихо сопел и тоже спал. Силана почему-то подумала, что ему снилось небо.
Рейз держал ее за руку, будто боялся отпустить.
— Я помолюсь Майенн и приду к вам.
Он задержал ее ладонь в руке еще на несколько мгновений:
— Я буду ждать.
— Надо укрыть Лиама, — хорошо, что она купила одеяло. Дешевое и тонкое, оно все же хоть немного спасало от холода, а в гостиной было теплее, чем в комнатах.
— Он живучий парень, — отозвался Рейз, но спорить не стал. Он ушел наверх первым.
Силана поднялась в свою комнату, долго стояла прижавшись спиной к двери, и не могла заставить себя подойти к алтарю. Вместо этого она сняла со своих ящиков одеяло, отнесла Лиаму. Он не проснулся, только перевернулся на бок и уткнулся лицом в потертую зеленую обивку. Он выглядел удивительно беззащитным, совсем ребенком.
И Силана чувствовала, что хочет его защитить.
Вернувшись в комнату, она зажгла свечу на алтаре. Долго стояла на коленях, перед тем как начать молитву, и ни о чем не просила.
Майенн дала ей пламя, силу и чудеса — человеческие чудеса, чтобы справляться с тем, что встретиться в жизни.
Но в тот момент Силана все равно чувствовала себя беспомощной.
Молитва от этого не спасала, и отчаянно хотелось просто забыться и позволить кому-то решать за себя. Опереться на чужую силу.
Рейз открыл Силане еще до того, как она успела постучать, смущенно улыбнулся:
— Я боялся, ты передумала.
— Нет, — можно было не врать ни себе, ни ему. Она не передумала, и была благодарна, что, хотя бы одну ночь не придется ворочаться в постели, ненавидеть себя и мучиться от кошмаров и воспоминаний. — А вы?
— Нет, — он фыркнул, словно этот вопрос казался ему совершенно нелепым. — Точно нет. Я никогда не откажусь заполучить тебя в свою кровать, даже если просто лежать рядом. — Он посерьезнел и добавил. — Я тебя не трону, если не захочешь. Обещаю. Ты можешь меня не бояться.
— Я вас не боюсь, — честно признала она. Почему-то его сила никогда ее не пугала. Ей часто было рядом с ним стыдно, иногда Рейз злил ее или смущал, но она никогда не верила, что он причинит ей вред. Да и зачем?
Если бы ему захотелось женщину, он мог бы выбрать любую. Получить без усилий — женщину, которая не откажет, которая будет ласковой и мягкой.
Почему-то Силана видела эту женщину, будто наяву. Красивую, мягкую и улыбчивую, пахнущую молоком и медом. Не дымом.
— Если тебе кто-нибудь еще пообещает не распускать руки и позовет в постель, не вздумай поверить, — предупредил Рейз. — Вокруг полно проходимцев. Тебе еще повезло, что я не такой, — он осекся и поспешно добавил. — Действительно не такой. Ты… ты ведь не сбежишь сейчас?
— Нет. Ложитесь первым, все-таки это ваша комната.
— Ты будешь спать в этом? — Рейз скептически оглядел ее платье. Голубое, то, которое подарил когда-то давно Калеб, и от которого так и не отстирались до конца следы от плесени. Силана просто прикрыла их вышивкой.
— У меня нет ничего лучше, — призналась она.
— А в чем ты спишь у себя?
— Я сплю раздетой.
Кажется, его это смутило. И он наверняка представлял себе роскошную богатую кровать и дорогие покрывала, в которых Силана нежилась до обеда. А не ящики из-под овощей с дешевым матрасом и тонким одеялом, которого не хватало, чтобы согреться и все равно приходилось заворачиваться в походный плащ.
Силана спала бы в платье, но так оно слишком быстро пачкалось и мялось.
Рейз шумно прочистил горло, выдавил кое-как:
— Понятно. Я тоже. Но сегодня, конечно, не стану. Дать тебе рубашку? Неудобно же в платье.
— У вас есть ночная рубашка?
— Ночная рубашка у меня только одна. Могу дать обычную, тебе она будет велика, для сна как раз сойдет.
— Спасибо вам.
Рубашка, которую Рейз ей дал была тонкой, очень мягкой. Из хорошей дорогой ткани, в которую хотелось зарыться пальцами и потереться лицом.
— Я отвернусь, — сказал он и действительно повернулся к ней спиной.
— Вы меня не смущаете, — честно призналась она. — Мне много раз приходилось переодеваться при других людях. В этом нет ничего особенного.
— Эти другие люди тоже тебя хотели? — он обернулся, сделал к ней шаг вперед и замер.
— Нет. Вы обещали больше не говорить об этом.
Он выдохнул, отвернулся снова:
— Еще бы я
