– Новенькие, что ли? Прямо из Заграничья? Ну и дрянь у вас там носят! – и мальчишка пренебрежительно дергает за ворот Лёвиной майки.
– Нормальная майка, – говорит Гоша. – Ты чего привязался? Нарываешься?
– Я нарываюсь? – мальчишка смачно плюет, сгусток слюны падает Гоше под ноги. – Ты что, самый наглый будешь?
Они стоят посреди… ну да, посреди школьного двора. Лёва никогда здесь не был, но сразу понимает, что это за место: невысокие здания, мачта с развевающимся флагом, прямоугольный двор, засыпанный гравием. Полсотни мальчишек в одинаковой форме – синей с белой полосой – и пара девчонок, жмущихся у дальней стены. Как в любой школе, мальчишки носятся по двору с дикими криками: кто-то гоняет мяч, кто-то перебрасывается отобранным портфелем, а трое парней постарше преследуют жертву, со всех ног бегущую к крыльцу.
– Отсекай, отсекай! – кричит один, и тут же от стены отделяется смуглый крепыш и бросается беглецу наперерез. – Опа! – преследователь бьет убегавшего в живот, и тот со стоном сгибается. Второй удар сбивает мальчишку с ног.
– Слушай, – говорит Майк, – мы новенькие, да, правил не знаем. Ты, чувак, прости, если что не так.
Чувак? Только тут Лёва понимает, что они говорят на инглийском. Значит… значит, они попали не туда. Все пошло не так, как обещали: они по-прежнему в Заграничье, и Майк вместе с ними.
– У нас здесь правило одно, – отвечает парень. – Слушаться меня и не выеживаться, понял?
Майк кивает.
– А какая это область? – спрашивает он. – Я, например, из Вью-Ёрка.
– Плевать мне, откуда ты, – говорит мальчишка, – и какая область – не твое дело! Ты здесь в школе номер 1984, усек?
– Усек, – отвечает Майк.
Лёва осторожно озирается, стараясь не смотреть туда, где, судя по звукам, старшеклассники избивают горе-беглеца.
Ничего себе школа, думает Лёва. Даже «пятнашка» получше будет!
Резкий, пронзительный звон разносится в воздухе. Лёва вздрагивает.
– Ты чё, – говорит парень, – никогда звонка на урок не слышал? Совсем дикий?
Лёва не отвечает.
– Ну ладно, – парень еще раз сплевывает. – Пойду разберусь там с делами. На следующей перемене договорим, поняли? И чтобы не вздумали ныкаться – все равно найду.
Через несколько минут двор пустеет. Только избитый мальчишка слабо стонет, пытаясь подняться.
– Надо выбираться отсюда, – говорит Марина.
– Попробуем, – отвечает Майк, – но я совсем не понимаю, как нас сюда занесло. Наверно, у Чезаре со свечой какие-то неполадки.
Ника стоит, обхватив себя за плечи.
– А может, это промежуточный мир? – еле слышно говорит она.
– Один на пятерых? – отвечает Лёва. – Промежуточные миры для каждого свои. Может, тебе бы там и показали школу, где избивают учеников, но мне явно покажут что-то мое.
– Да, наверное, – кивает Ника. – Тогда почему мы здесь?
– Не знаю, – говорит Лёва.
Гоша, Марина и Майк идут к избитому мальчишке, а Лёва говорит Нике:
– Мне кажется, тут все время что-то не так… как будто нам постоянно врут. Понимаешь?
– Да, – кивает Ника, – мне тоже. Как будто врут или представление показывают. Как в театре или цирке.
– Угу… Я только не понимаю, что нам делать.
– Я почему-то думаю… – начинает Ника и замолкает.
– Что?
– Только ты не смейся… мне кажется, я должна дочитать книгу. Как будто там спрятан ответ.
– Ну, может быть, – Лёва пожимает плечами. – Тогда садись и читай, потом нам расскажешь.
Ника достает книгу из сумки, а Лёва смотрит, как Гоша, Марина и Майк склоняются над избитым мальчишкой. Тот стонет и едва шевелится, и вдруг Гоша кричит:
– Вадик? Это ты?
Выглядит Вадик страшно: один глаз заплыл, все лицо в крови, рубашка разорвана, левая нога волочится по земле.
– Сволочи, – сипит он, – сухожилие задели, чё ли? Гады.
Марина платком вытирает ему кровь с лица.
– Я, как сюда попал, ну, не сразу понял. Сначала думал: чё, я их тут не построю на хрен, а?.. Фиг-то. Это вам, пацаны, не «пятнашка» – тут вся шпана с ножами, а кто покруче – ствол приносит. Со стволом в школу, прикинь? У входа металлоискатель даже стоит, а им чё? Берут и перепрыгивают через загородку – никто и слова не скажет. Ну, это, кому охота нарваться?
– А учителя? – спрашивает Лёва.
– А чё учителя? Учителя бздят. Чё они, с указкой против ствола попрут? Они, блин, не самоубийцы.
Саша Бульчин попер бы, думает Лёва, и ему грустно при мысли о том, что где-то там, по другую сторону Границы, остался Саша Бульчин, которого он, Лёва, может, никогда и не увидит.
Вадик сплевывает кровавую слюну:
– Бухнуть есть чё?
– Не-а, – Майк разводит руками, – сами пустые.
– Понятно.
И тут наконец Гоша задает вопрос, который вертится у Лёвы на языке:
– А как ты вообще сюда попал, в Заграничье?
Вадик смотрит на него, словно не понимая. Потом в его глазах вспыхивает ужас, он всхлипывает – и вдруг начинает рыдать, давясь и захлебываясь слезами. Он скручивается, сжимается, уменьшается, превращается в маленький плачущий комок, в крошечного ребенка, новорожденного младенца.
Потом рыдания так же внезапно затихают. Вадик поднимает заплаканные глаза и говорит:
– Из-за вас. Меня убил Орлок Алурин.
В голове словно взрывается: Нет! Не может быть! – и Ника вспоминает, как дернулся в руке серебряный нож, входя Орлоку в грудь, как кипела вода и исчезали в ней упыри. Голос Марины доносится эхом: Нет! Не может быть! Мы убили его два года назад! – а потом Лёва спрашивает: Может, ты перепутал? – но Ника знает: это в самом деле Орлок, он вернулся. Из мира дважды мертвых, из-за другой, неведомой Границы, – вернулся.
– Откуда ты вообще знаешь про Орлока? – спрашивает Гоша, и Вадик всхлипывает:
– Ничё я не знаю. Зовут его так. Он меня выучить заставил.
– Зачем? – спрашивает Марина.
– Сказал: встретишь своих друзей – передай, что Орлок Алурин вернулся и хочет поквитаться, хочет вас увидеть. А пока… пока он будет убивать детей, живых детей.
– Как – убивать?! – в ужасе восклицает Ника.
– Как? Вот так, – говорит Вадик. – Как меня убил. Снимал кожу. Резал на кусочки. Выколол глаза.
– Нет! – Лёва вскакивает и озирается, словно ждет, что посреди школьного двора вот-вот появится Орлок.
– Да, резал, – повторяет Вадик, – правой рукой. У него такая страшная правая рука… с ножами вместо пальцев… острыми как бритва.
– Может, это не Орлок? – говорит Марина, и Вадик кричит:
– Я не знаю, кто такой Орлок! Я не хотел за ним идти! Я не хочу об этом помнить! Я хочу забыть – но он велел все запомнить и рассказать. И я рассказываю, а вы мне, блин, не верите… ножи вместо пальцев… кровавая маска вместо лица… он убивал меня три дня – три дня!
И тут Вадик снова плачет, и все замирают в растерянности, а Ника думает: я так его и не простила, пока он был жив.
Все вспоминала «пятнашку» и шестой класс… А теперь Орлок его убил. Из-за нас. И для него эта школа № 1984 – как «пятнашка» для меня. И местное хулиганье с ножами и пистолетами – как когда-то Вадик со своими дружками для меня, маленькой Ники-Кики.
Вадик снова плачет, и тогда Гоша кладет ему руку на плечо и говорит:
– Я
