Ника думает о Лёвиной маме, на секунду представляет… Эта секунда бесконечна: вода в фонтане будто стекленеет, воздух неподвижен и напряжен, два летящих голубя вморожены в него, словно доисторическая мушка в застывшую смолу, а замершая тень облака тянет клешни к Никиным ногам… где-то в безвременье Наташина мама плачет в своей одинокой комнате… и Левина мама, мама Шурки, – она тоже…
Нет, этого не должно случиться, только не это!
– Нам надо… – начинает Ника.
И тут Майк хватает ее за руку:
– Послушайте, послушайте, я понял, я помогу вам, я помогу!
– Чем? – спрашивает Лёва.
– Я знал, я же знал – нас специально отправили сюда. Чезаре получил шифровку из Заграничья, от ваших, из Учреждения… там было сказано, в какую область надо нас отправить.
– То есть это не ошибка? – говорит Марина. – Чезаре и не собирался отослать нас домой?
– Нет, он собирался, – отвечает Майк, – но в последний момент ему приказали отправить нас сюда.
– Почему он вообще слушается их приказов? – спрашивает Марина. – У него же нет начальства, он сам себе командир.
– Ну как же? – удивляется Майк. – Учреждение все ему поставляет: оружие, приборы, деньги… это же все знают.
Бедная Марина, думает Ника. Ей так нравился Чезаре. Независимый, красивый, гордый… А он всего лишь пешка в чужой игре, пешка, которую в холодных кабинетах за большими столами двигают люди типа Юрия Устиновича.
– Вряд ли они послали нас сюда, чтобы мы встретили Вадика, – говорит Гоша. – Я думаю, здесь нас должен найти Орлок. Ну что же, теперь мы к этому готовы.
Он опускает руку в стоящий на земле рюкзак. Там внутри, Ника знает, – «Хирошингу», заряженный серебряными пулями, боекомплектом, полученным от Чезаре. Полученным от Учреждения.
Другой такой же пистолет у Лёвы – и Лёва скидывает рюкзак со спины, расстегивает клапан и сует внутрь руку, словно проверяя, всё ли на месте.
– В некоторых областях у отца были свои базы, – говорит Майк. – Называются бифуркационные точки, точки Перехода… специальные места, куда он всегда возвращался, встречался там со своими агентами. Здесь, видимо, одна из таких баз.
– Сможешь ее найти? – спрашивает Марина.
– Не знаю, – отвечает Майк, – надо попробовать.
– Может, в школе? – спрашивает Гоша. – Где Вадик? Вполне подходящее место.
– Нет, – качает головой Майк, – вряд ли. Никто не будет строить школу в точке Перехода: подростки все время шастали бы туда-сюда… Нет, не школа. Уединенное, закрытое место…
Ника оглядывает площадь, заполненную праздной толпой. Мертвые сидят в кафе под полосатыми тентами, голубоватый дымок поднимается над пепельницами, легкий пар – над чашками кофе. Пятилетний карапуз с визгом врезается в стаю голубей, птицы взлетают, красиво взмахивая крыльями. Фонтан за спиной посылает струи воды в каменную чашу.
Уединенное, закрытое место?
И тут Ника замечает плакат на стене. Язык незнаком, но похож на инглийский и банамский, да и картинка весьма красноречива: ошибиться невозможно.
– Посмотрите, – Ника еле заметно кивает в ту сторону. – Мне кажется, нам туда.
На плакате – фотография старинного железного стула. Сиденье и спинка утыканы гвоздями. Под стулом багровая лужа – художник не пожалел красной краски, а чтобы ни у кого не осталось сомнений, добавил кровавые струйки, стекающие по ножкам. Такие же багровые капли висят на крупных, стилизованных под старину буквах. Ника узнала два слова – и этого достаточно.
– «Музей старинных пыток, – читает Майк, – настоящие казематы священного суда. Кроме детей и беременных женщин».
– Что думаешь? – спрашивает его Марина.
– Это похоже на отца, – отвечает Майк, и Ника в очередной раз думает: каково это – быть сыном Орлока Алурина?
– Ну, пошли, – Марина поднимается. – Я думаю, мы достаточно взрослые, чтобы нас пустили.
– Да, – говорит Лёва и забрасывает рюкзак за спину. – Придем и уничтожим Орлока в его собственном логове.
– Ты знаешь, где это? – спрашивает Марина Майка.
– Да, – отвечает тот, – там написан адрес: улица Святого Эльма, двадцать три.
10Когда-то Шурка боялась ходить мимо «пятнашки». Если честно, и сейчас немного побаивается. Побаивается, но виду не подает – все-таки она уже большая девочка, стыдно бояться. Да и вообще, зря ей, что ли, Лёва объяснял: страх только притягивает то, чего боишься. Вот, например, собаки, объяснял Лёва. Чуют запах страха – и бросаются на человека.
Собак Шурка не боится, но немножко верит, что некоторые люди тоже чуют запах страха. Поэтому каждый день, возвращаясь из школы вдоль забора «пятнашки», она повторяет:
Не боюсь, ничего не боюсь.
Февраль в этом году выдался снежным – снежным, ветреным и морозным. Ветер бросает в лицо холодную крупу, поземка белыми вихрями вьется по асфальту. Шурка идет вдоль забора – не боюсь, ничего не боюсь – и в самом деле не боится: слишком замерзла, слишком тяжелый портфель, слишком хочется поскорей домой.
Она думает о Лёве, о Лёве и Марине. Где они сейчас? Что с ними? Два месяца назад папу вызвали в школу и сказали, что Лёву премировали поездкой в специальный математический лагерь… только говорил с папой не Лёвин классный руководитель и даже не директор, а незнакомый человек в строгом костюме. Вечером, когда Шурка лежала в кровати и давно должна была спать, она слышала, как папа сказал маме:
«Я сразу понял – он оттуда». Шурка не поняла откуда, а потом мама сказала: «Ты позвони Петровым, может, они что-нибудь знают», – и Шурка подкралась ко второму телефону и сняла трубку, как раз когда Маринина мама сказала аллё, так что папа не услышал щелчка и не догадался, что Шурка тоже слушает. Она еще успела подумать: а вот Лёва всегда догадывался, когда я так делала! – и стала слушать, но ничего толком не поняла, только то, что Марина и Ника тоже исчезли и взрослые считают: с этим связано какое-то учреждение.
Конечно, на следующий день Шурка подступилась к маме, мол, где же Лёва, когда он вернется, но мама повторила небылицу про специальный математический лагерь. Шурка хотела спросить: А Марину тоже в математический лагерь послали? – но промолчала. Она знала: взрослые умеют хранить свои тайны. Вот и выходит, ничего ей не остается – только мечтать, что Лёва вернется в один прекрасный день… на будущей неделе… через месяц… может, в мае или даже летом.
Конечно, он должен вернуться. Шурка же так скучает без него! И Марина, Марина тоже пусть вернется…
И вот Шурка думает о Лёве, Лёве и Марине, идет вдоль «пятнашки», и все ближе и ближе неподвижная фигура мужчины в черно-красной полосатой куртке, в занесенной снегом шляпе.
Спрятав в карман правую руку, он ждет Шурку там, где кончается забор.
Шурка, Шурка, Шурка, повторяет про себя Лёва. Как же я мог о тебе забыть? Я ведь даже не попрощался, когда отправлялся сюда, не сказал, что обязательно вернусь, ничего не объяснил. Ну ладно, мама и папа, они бы ни за что не отпустили, но Шурке-то я мог сказать? Что же промолчал?
