Штеттина в 1915 году они учли. Так что русские войска тупо упёрлись в эти города, не в силах их преодолеть. Попытки штурмов даже не предпринимались. И – Максим подозревал – даже не будут предприняты. И Третьяков, и Ренненкампф прекрасно осведомлены о ходе оборонительной операции в Штеттине, чтобы совершать столь самоубийственные поступки. Вот обойти – да, наверное, попытаются. Хотя шансов немного.
Формально – успех. И очень значимый. Русские войска вскрыли глубокую оборону и отбросили немцев на значимое удаление. Местами до ста километров буквально за пару дней. Было захвачено, безусловно, немало материальной части и имущества на складах. Их-то уж точно не успели вывезти, спасая людей и наиболее ценное оружие. Операция – любо-дорого посмотреть.
Однако она не решала глобальных, геополитических задач, на которые рассчитывал Максим. Он надеялся, что германские войска начнут беспорядочно отходить с линии фронта. Что они станут откатываться к Берлину, где и закрепятся. В десяти – может быть, пятнадцати – километрах от германской столицы. Плюс откроют дыру на северо-западе. Задач рискованных, но перспективных. Меншиков очень надеялся на то, что сможет спровоцировать сход лавины цепных реакций. И стремительный финал, в котором он поучаствовал бы, действуя своей подвижной группой в тылах и срывая переброску войск на стратегически важные направления. Но не вышло. Немцы смогли прыгнуть выше головы. Или… возможно… он переоценил Третьякова с Ренненкампфом.
#Во всяком случае уже к вечеру 15 мая 1916 года фронт относительно стабилизировался. И теперь без штурмовых групп взломать его не получится.
Таким образом он оказался со своим механизированным полком посреди вражеских земель без цели и смысла. Куда идти? Возвращаться назад, прорываясь к Северному фронту? Рискованно. Можно легко завязнуть на подходах. О нём знают. Его ловят, обкладывая как волка флажками. Всё-таки полк, пусть и такой замечательный, это всего лишь полк. Тем более – не обладающий бесконечным запасом боеприпасов. Любые затяжные бои ему противопоказаны. Прорываться на юго-восток к Вене? Можно. Но зачем? Дороги там хуже. Да и ждут его. Наверняка ждут. Было бы неплохо ворваться в Вену и одержать славную победу ещё и так. Но не в текущей обстановке. К своей столице за минувшие двое суток они, безусловно, успели перебросить войска. И врываться туда – смерти подобно. Нет. Ему требовался манёвр. Поле. И, по возможности, избегать серьёзных сражений. Что оставалось? Идти на запад? Тоже не вариант, если подумать…
Максим встал и, нервно вышагивая, прошёлся по кабинету. Подошёл к столу. Покопался в картах. Достал ту, что отражала всю Европу с обозначением текущей линии фронтов. С минуту в неё всматривался, а потом начал напевать едва слышно песню «Феанор» группы «Эпидемия». Она почему-то всплыла в голове и сама попросилась на язык. Тихо-тихо так. Едва различимым шёпотом:
– Таков твой дух – одно из двух: или умереть, землю новую узреть, или медленно истлеть…
– Вы что-то сказали? – подался вперёд один из офицеров, что изучал документы коменданта в том же кабинете.
– Ты ненавидел край, что для любого рай, – чуть повысив голос, чтобы этот офицер нормально услышал слова. – В твоей душе есть свет, но ей покоя нет. Ты верил, что Мелькор так любит Валинор, но слышал только ложь – она как в спину нож. Кровавым был исход, природа слёзы льёт, но нолдоров челны вперёд устремлены…
– Максим Иванович, о ком вы?
– О судьбе одного древнего эльфийского героя. Что? Вы не знаете, кто такие эльфы? Это подобный людям народ, живший на земле в незапамятные времена. Память о них почти что ушла в небытие. Лишь редкие народы хранят её. Те же ирландцы, помнящие, что когда-то давно именно эльфы правили их землями. Они, правда, зовут их альвами или старшим народом.
– Я читал про альвов, – оживился один из офицеров. – Но… это же сказки. Древние легенды.
– В любой сказке лишь доля сказки… – мягко улыбнувшись, произнёс Максим. – Феанор был старшим и любимым сыном Финвэ – верховного короля нолдор, как именовали себя высшие эльфы. Это было так давно… Он умер, но нет у него ни могилы, ни гробницы, ибо столь пламенным был его дух, что едва он отлетел, как тело Феанора осыпалось золой, а потом и вовсе развеялось как дым. Подобных ему никогда больше не появлялось, а дух его никогда не покидал чертогов Мандоса. Во всяком случае, так считается.
– Чертоги Мандоса? Что это?
– Рай… загробный мир. Эльфы по праву первородных могли по своему усмотрению покидать его и возрождаться. М-да… – произнёс Максим и словно завис, погруженный в свои мысли.
– Максим Иванович, а где вы об этом прочитали? Это очень интересно.
– Боюсь, друг мой, найти сведения о тех временах будет непросто, – печально ответил наш герой. Толкиен ведь ещё не написал своего романа. И даже не приступил к работам над ним. И, как следствие, не появилось никакого производного контента. Но говорить своим людям, что эти книги ещё не придумали, было глупо. Вот он и решил сделать «умное лицо». Чуть-чуть помедлил. Снова глянул на карту и едва заметной усмешкой тихо произнёс: – Вы же знаете, у меня была частичная потеря памяти. Из той, старой жизни, я мало что помню.
– А что с ними стало? – поинтересовался всё тот же офицер.
– С кем?
– С эльфами.
– Как что? Они умерли. Как и полагается добропорядочным живым существам. Хотя, бывает, некоторые шалят.
– Но вы же сказали, что они могут по своему усмотрению покидать загробный мир и возрождаться.
– Так и есть. Могут. Но я не сказал, что они этого хотят… и что возродятся они обязательно эльфами. Времена эльфов прошли. Магия ушла из этого мира. И, даже возродившись, они не смогут, как в былые времена, жить столько, сколько поже-
лают, сохраняя юность, силу и здоровье. Они будут стареть. Медленней, чем люди, но стареть. Их будут поражать болезни. Зачем им такая жизнь? Намного приятнее жить грёзами о тех днях, когда магия ещё струилась по земле и даровала им благословение Илуватора.
– Илуватор? А кто это?
– Одно из имён творца. Так его звали эльфы, – произнёс Максим, смотря в глаза своему офицеру, столь легко увлёкшемуся той чушью, что он нёс. И вдруг испытал дурацкое желание пошутить. Снова. Как с тем вороном. Поэтому, улыбнувшись, он взял мел и, подойдя к стене, начертал на ней те самые эльфийские руны, что красовались на кольце Всевластья.
У него был роман как-то с одной девочкой, что бредила всей этой чушью. Секс славный, но жить с нею он не смог. Слишком уж разные были те планеты, где витали их грёзы и
