– Это необходимо… для вас обеих… для блага всех. Тихонько заглянув за угол кладовой, я вижу перед собой Герти, стоящую перед Кирстен.
– Эй, – говорю я.
Герти поворачивается ко мне. Ее лицо покраснело и мокро от слез.
– Выбирай, – выпаливает Кирстен, прежде чем направиться обратно к костру.
– Что ты должна выбирать… что необходимо для блага всех? – спрашиваю я.
Она вытирает лицо тыльной стороной грязной руки, явно пытаясь взять себя в руки.
– Сегодня вечером Кирстен созывает нас всех на собрание… в честь полной луны.
Подумав о том, что это означает дома, я сжимаю кулаки, гадая, кончик какого из моих пальцев они захотят отрубить.
– Мы могли бы просто не попадаться им на глаза.
– Все уже согласились, – говорит она. – Все, кроме тебя.
– Ах, вот оно что. – Я стараюсь не выдать своего разочарования.
– Девушки перешептываются… их мучают сомнения.
– А тебя? – спрашиваю я.
Она смотрит на увядший цветок бузины в своей руке. Это старомодный цветок, теперь его используют редко, и он символизирует отпущение грехов.
– Это она дала тебе цветок бузины?
Герти сгибает пальцы – сгибает осторожно, как будто в руке у нее хрупкое яйцо.
– Знаешь, ей нельзя верить. Кирстен не Бог, так как же она может отпустить твои грехи? Тем более что грех совершила не ты, а она. Это из-за нее тебя наказали. Не забывай, что она с тобой сделала. – Я хочу взять ее руки в свои, повернуть их, чтобы она снова увидела шрамы на пальцах, но Герти отшатывается и пятится.
– Она извинилась, – говорит Герти. – Теперь мы с ней снова подруги.
– Подруги? – Я смеюсь.
– Ты понятия не имеешь, каково это… быть отверженной… слышать, как все тебя хулят.
– Думаешь, я этого не понимаю? Оглянись вокруг… что-то не видно, чтобы мне хоть кто-то помогал.
– Но это же твой выбор… ты выбрала это сама. – Она качает головой. – Ты никогда и не хотела быть одной из нас. Тебе надо сделать только одно – принять свое волшебство и…
– Я не могу принять то, чего не чувствую. Возможно, происходящее с нами – это болезнь, но что бы это ни было…
– Она называет тебя еретичкой. – Подбородок Герти дрожит. – Узурпаторшей.
Не знаю почему, но это вызывает у меня смех. Дома, в округе Гарнер, если тебя обвиняли в ереси, то даже не мучились с подготовкой виселицы. Тебя просто сжигали живьем.
– Кирстен хочет ввергнуть нас в хаос, потому что ей нужна власть.
– Ты ошибаешься. – Герти морщит лоб. – Она правда верит, что, приняв свое волшебство, обратившись к живущей в ней тьме, она очистится и сможет вернуться домой. Избавиться от своих грехов и начать жить заново.
– От каких грехов? От того, что на свою беду родилась девочкой?
– У всех нас есть грехи, – шепчет она.
Слышится громкое карканье, и Герти вздрагивает.
– Это всего лишь ворона, – уговариваю себя я, но на сей раз я не вполне в этом уверена. Посмотрев вверх, я замечаю, что облака несутся по небу с такой быстротой, что у меня начинает кружиться голова. – Сегодня Кирстен приходила ко мне, – говорю я, опуская глаза и стараясь проморгаться. – Она использует тебя, чтобы подобраться ко мне.
– Не все вертится вокруг тебя, Тирни.
– Тогда в чем же дело? Скажи мне, что тебя так беспокоит.
Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
– Я больше не хочу быть Грязной Герти.
– Если речь идет об остальных… я могла бы с ними поговорить… Могла бы убедить их…
– Мне больше не нужна твоя помощь.
– Я не понимаю. Она что, угрожала тебе? Или что-то посулила? – Я всматриваюсь в ее лицо, пытаясь уразуметь, что к чему, но по части притворства Герти мастерица. – Что ты от меня скрываешь? – спрашиваю я.
Она поворачивается и смотрит на древо наказаний. Я вижу, что челюсть у нее напряжена. Как будто она стиснула зубы, чтобы случайно не проговориться.
– Думаю, нам лучше больше не разговаривать, – заявляет она и идет к костру.
Глава 27
Оставшуюся половину дня я провожу, собирая сладкий кленовый сок и грибы трутовики – все, что угодно, лишь бы не думать о том, что творится у костра, и не возвращаться туда, – но у меня все равно такое чувство, словно я деревяшка, которую влечет стремительный поток.
Отчасти я не желаю возвращаться к костру потому, что не хочу, чтобы Кирстен вообразила, будто я отношусь к этому ее собранию всерьез, а отчасти потому, что боюсь. Я слышала, как некоторые девушки говорили, что пробудили волшебство, просто пристально глядя на огонь. Но все равно продолжаю думать, что всему этому должно быть объяснение. Нельзя отрицать, что все мы ослабели, стали уязвимыми, и я не могу им помешать, если они хотят отдаться безумию. Люди видят то, что хотят видеть. Все, включая меня.
Когда я подхожу к костру, мне начинает казаться, что здесь потрескивают не только горящие дрова, но и сам воздух, окружающий тех, кто собрался у огня. Вдалеке то и дело вспыхивают зарницы и слышатся приглушенные раскаты грома.
Инстинктивно я ищу глазами Герти. И вижу ее в толпе, но она даже не смотрит на меня. Мне хочется извиниться перед нею за то, что я чем-то могла обидеть, но, возможно, ей сейчас нужно, чтобы ее просто оставили в покое. Я гляжу на ограду, отделяющую нас от внешнего мира. Пока что беззаконники не пытались выманить нас наружу. Если бы я не видела их своими собственными глазами, то могла бы усомниться в том, что они вообще существуют. Интересно, не наблюдают ли они за нами прямо сейчас? Не делают ли ставки на то, кто из нас станет следующей жертвой?
Снова гремит гром. На сей раз уже ближе.
– Послушайте, – говорит Кирстен. – Она пытается что-то нам сказать.
– Это всего лишь гром, – бормочет Марта.
– Всего лишь гром? – нараспев вопрошает Кирстен, и голос ее звучит сурово. – Позволь мне напомнить тебе историю Евы. Историю самой Матери Природы. Думаю, она пытается связаться с кем-то из нас.
– А чего она хочет? – спрашивает Тамара, зябко кутаясь в плащ.
– Она пытается нас предостеречь. – Кирстен опускает голову, и из-за пляшущих языков пламени по ее лицу бегут зловещие тени. – То, что случилось с Евой, может постичь и нас. Если мы не прислушаемся… не захотим внять ее остережению. – Тут Кирстен смотрит прямо на меня. – Как и некоторые из вас, Ева не верила. Она смеялась прямо в лицо Богу. И держалась за свое волшебство, а вернувшись домой, притворилась, будто очистилась. Но с каждым днем ее силы росли, пока она не стала уже неспособна держать их в узде. И под полной луной, такой же, как нынче, она убила свою семью.
По толпе словно пробегает волна отвращения.
– Если бы мужчины из совета не остановили ее,
