Я всегда считала, что история Евы – это просто поверье, бабушкины сказки, но сейчас, оглядывая тех, кто сидит у костра, вижу, что девушки жадно впитывают каждое слово.
Кирстен задирает голову и смотрит на вечернее небо, на котором клубятся тучи.
– Когда Еву сожгли на площади, небо разверзлось и поглотило ее, и сейчас она там, как напоминание, адресованное всем нам.
Снова гремит гром, и все вздрагивают.
– Послушайте, – шепчет Кирстен. – Этому нельзя не внимать. Если она пытается связаться с кем-то из вас, пусть эта девушка заговорит, пусть явит свой дар. Это единственный способ спастись.
Одна из девушек, сидящих в самом заднем ряду, послушно поднимает руку.
– Я слышу ее, – говорит она.
Кирстен делает ей знак выступить вперед.
Это Вивиан Ларсон, тихая, незаметная мышка, получившая покрывало от двоюродного брата, одна из тех, кого Кирстен никогда не удостаивала своим вниманием. Вряд ли она вообще когда-либо слышала имя этой самой Вивиан, но сейчас эта девица купается в лучах ее благосклонности.
– Скажи же нам, что она говорит?
– В-все то, что сказала нам ты. – Вивиан сжимает руки перед собой. – Она предостерегает от надвигающегося горя.
– А она сказала, что среди нас есть еретичка… узурпаторша?
С неба снова доносится раскат грома, и Вивиан бросает на меня смущенный взгляд. Такой же, как тогда, на лугу, в прошлом году, когда я застукала ее с парнем из работного дома.
– Я не знаю.
Я делаю вид, будто ничего не замечаю, но чувствую – сейчас на меня устремлены десятки глаз.
– Всему свое время. Продолжай прислушиваться, подруга, – говорит Кирстен и, развязав красную ленту Вивиан, распускает ей косу и расчесывает пальцами ее неопрятные жирные волосы. Виви улыбается, глядя на луну с таким видом, будто только что спаслась от дьявола. От меня.
– Надеюсь, что тогда еще не будет поздно для всех вас, остальных. – Кирстен начинает ходить вокруг костра. – Все, над чем вы работали… что вы строили… – говорит она, опрокинув подставку для стряпни. – Все это лишено смысла.
– О нет, – выпаливаю я. – Это вовсе не лишено смысла. Ты определенно получила немалую пользу от плодов нашего труда.
Кирстен смотрит на меня с такой злобой, что по телу бегут мурашки.
– Комфорт и сытость не помогут нам обрести волшебство. Мы здесь затем, чтобы страдать, чтобы избавиться от яда, скопившегося внутри нас. – В свете костра ее глаза блестят – неистово и грозно. – Мы здесь, потому что Ева ввела Адама во искушение. Отравила его спелым плодом. Если мы не используем все свое волшебство, вы знаете, что вас ждет. Вы знаете, что случается с девушками, которые, вернувшись после года благодати, продолжают держаться за старое – их отправляют на виселицу… или еще хуже.
По толпе пробегает дрожь, дрожь страха… и я тоже дрожу.
– А что, если Тирни права? – доносится из задних рядов голосок Нанетт. Ее кровать по-прежнему стоит рядом с моей. – Что, если все дело в нашем воображении или в какой-то хвори?
Вместо того чтобы взорваться и выплеснуть скопившийся гнев, Кирстен вдруг становится пугающе спокойной.
– Ты говоришь это из-за ее непотребных снов?
Я оглядываю девушек, сидящих вокруг костра, гадая, кто из них донес на меня, но сейчас есть проблемы и поважнее.
– Неужто вы не видите, что она делает? Забивает вам головы нечестивыми мыслями. Пытается отвлечь от того, что вы должны сделать. В ней же нет ничего особенного. Она даже не смогла удержать подле себя единственную настоящую союзницу, которая у нее была. – Кирстен с многозначительным видом смотрит на Гертруду – стало быть, я боялась не зря. Она использует Герти, чтобы добраться до меня. И та об этом знает.
– Тирни хочет, чтобы вы продолжали цепляться за свое волшебство, потому что тогда вас отправят на виселицу. Таким образом она избавится от нас всех.
– С какой стати ей вообще может хотеться творить такое? Ведь мы все находимся в одной лодке.
– В одной лодке? – Кирстен смеется. – Разве дома она пыталась хоть с кем-то из вас подружиться? Разве проявляла к нашей жизни хоть какой-то интерес? Вот в чем заключается ее волшебство. В том, чтобы настраивать нас друг против друга… против нашей природы… против того, что мы должны сделать.
– Ты лжешь, – говорю я, но, похоже, меня никто не слушает.
– Ты, – произносит Кирстен, показывая на одну из девушек, сидящих в среднем ряду. Это Дина Херсон. Она робко выходит вперед. – Ты, кажется, заявляла, что волшебство женщин в твоей семье проявляется в способности разговаривать с животными?
– Да… но…
– Раздевайся.
– Что? – Дина в ужасе обхватывает руками грудь.
– Ты меня слышала. Раздевайся. – Кирстен проводит пальцами по ее косе и шепчет ей на ухо: – Я тебе помогу. Я тебя освобожу.
Дина оглядывает девушек, сидящих вокруг костра, но никто из них не осмеливается вмешаться. Даже я. Судорожно вздохнув, она снимает плащ, платье, нижнее белье.
И стоит, дрожа и пытаясь прикрыть наготу, а Кирстен подходит к ней сзади и кладет ладонь на низ ее живота. – Ты должна почувствовать это здесь, – говорит она, растопыривая пальцы, и из груди Дины снова вырывается судорожный вздох. – Ты чувствуешь тепло? Чувствуешь покалывание? Как будто кровь приливает и отливает и хочется кричать?
– Да, – шепчет Дина.
– Это твое волшебство. Не отпускай его.
Дина несколько раз вздыхает и зажмуривает глаза.
– Кажется, я его чувствую, – шепчет она.
– А теперь встань на четвереньки.
– Зачем?
– Делай, что говорю.
Дина подчиняется и встает на карачки.
Мне хочется вмешаться, избавить ее от этого унижения, но сейчас она целиком во власти Кирстен. Они все в ее власти. Быть может, даже я, потому что у меня никак не получается отвести глаза от этого зрелища.
Кирстен развязывает красную ленту Дины и распускает ее волосы. Дина вонзает ногти в землю.
Девушки, затаив дыхание, смотрят, как Кирстен обходит ее по кругу, держа в руке змеящуюся красную ленту.
– Обратись к зверям в лесу. Почувствуй их.
– Я не знаю, как, – говорит Дина.
Кирстен размахивается и стегает ее по заду красной лентой. Это, конечно, не больно, однако неожиданно.
– Закрой глаза, – командует Кирстен. – Почувствуй каждое сердце, бьющееся в лесу. Свяжись с одним из них. Сосредоточься на его биении, – произносит она, ходя вокруг Дины.
– Я что-то слышу, – шепчет Дина, подняв голову и пристально глядя на лес. – Я чувствую тепло. Чую кровь. И запах мокрой шерсти.
Из леса доносится вой, и все разом перестают дышать.
Кирстен хватает Дину за волосы и дергает ее голову назад.
– Ответь! – требует она.
Дина воет, и я вижу, как напрягается все ее тело в жажде волшебства. В жажде величия. В страстном желании наполниться чем-то большим, чем она сама.
Удовлетворившись этой сценой, Кирстен отпускает ее. Дина встает с земли, ее лицо раскраснелось, распущенные волосы растрепались, по лицу текут слезы, а в остекленевших глазах застыло безумие.
– Волшебство есть, – говорит она и, взвыв еще раз, обессиленно валится в объятия
