Наклонившись надо мной, он вливает мне в рот горькую жидкость. Я пытаюсь выплюнуть ее, но он зажимает мой рот рукой.
Сверкает сталь, и я чувствую острую боль, острую, как никогда.
Клинок входит в плоть, беззаконник отрывает мою руку от тела, снова, снова и снова – но ведь у меня на руке просто нет такого количества кожи! Я знаю – считается, что чем сильнее боль, тем «волшебнее» плоть, но это неправда. Мне хочется сказать беззаконнику, что магии не существует и он хладнокровно убивает людей, но внутренний голос подсказывает: слова больше не имеют никакого значения.
Густая жидкость стекает в мой желудок, и я понимаю, что это значит. Смерть придет ко мне не в будущем… она уже здесь.
Глава 41
Ветер воет и приносит с собой запахи гамамелиса и гниющего мяса.
Глаза лихорадочно шарят по комнате. На крюках здесь висят продолговатые куски жилистого мяса, на примитивной подставке сушатся выдубленные шкуры, а еще я вижу ножи… на грубо сколоченном разделочном столе разложено множество ножей. Мой взгляд упирается в наплечную суму из желтовато-коричневой кожи и ряд склянок, стоящих перед ней.
Его набор для убийств.
Эти склянки предназначены для меня.
Сердце начинает бешено колотиться, словно оно готово выскочить из груди.
Я пытаюсь встать, но не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Только головой, но она так тяжела, что я не могу поднять ее.
Что же случилось с моим телом? Оно накрыто тяжелыми шкурами. Может быть, с него уже содрана вся кожа, и я увижу голое мясо, жилы, перерезанные нервы и засохшую кровь?
Я пытаюсь завопить, но во рту у меня что-то есть, и эта штука не дает мне кричать. Она отдает кедром и кровью. Я невольно вспоминаю лошадей в городской конюшне и их гривы, заплетенные в прихотливые косы. Во рту у них были удила, чтобы всадники могли ими управлять. Сейчас я похожа на этих лошадей – я нахожусь во власти беззаконника, и он может сделать со мной все, что ему угодно.
Заметив мою панику, беззаконник выходит из тени, облаченный в темно-серый саван. Наверное, он все это время смотрел на меня и, скорее всего, упивался этим зрелищем. Он снова вливает в мое горло противную жидкость, я давлюсь от отвращения, но ему все равно. Я вижу по его глазам, что значу не больше, чем пушной зверек. Не больше, чем животное.
Густая зловонная жидкость течет по пищеводу. Я пытаюсь решить, что же мне делать: бороться или сдаться. И тут я вижу, как беззаконник подносит к моему телу красный огонек, взятый им из очага. Огонек не мерцает, его свечение не колеблется, стало быть, это не свеча. Беззаконник наклоняется надо мной, и я чувствую еще более невыносимую боль. И беззвучно кричу, ощущая запах горелого мяса. В округе Гарнер шептались, что самым жестоким из беззаконииков нравится клеймить свою добычу раскаленным железом, играть с ней перед тем, как убить.
Почти лишившись чувств, я слышу шум – кто-то обутый в сапоги, ступает по глубокому хрусткому снегу, а еще раздается тихий перестук, что-то вроде музыки ветра, только это устройство сделано не из металла и не из стекла.
Беззаконник тоже слышит эти звуки. В его взгляде мелькает страх.
– Райкер, ты там? – говорит мужской голос, словно доносящийся издалека.
Я испускаю стон, надеясь, что этот человек придет мне на помощь, все, что угодно, будет лучше, чем то, что со мной происходит сейчас, но тут грязная рука беззаконника зажимает мои рот и нос. Я пытаюсь вдохнуть, но не могу из-за ладони, которую он с силой прижимает к моему лицу. Глядя в его холодные глаза, я думаю о том, что еще несколько секунд, и он без колебаний придушит меня. И, возможно, так было бы лучше, – проносится в моей голове, но потом я вспоминаю матушку, отца, сестер и даже Майкла. Я должна сделать все, что в моих силах, чтобы вернуться домой. И не в грязных склянках… а живой. Пока во мне теплится жизнь, я буду бороться.
Но бороться можно по-разному.
Глядя на беззаконника, я чувствую, как из глаз вытекают слезы и текут к ушам. Взглядом я прошу его дать мне возможность дышать. Видимо, он понимает меня и в следующую секунду наконец убирает руку, перекрывавшую воздух. Я пытаюсь отдышаться, когда слышу его шепот:
– Еще хоть один звук, и он станет последним. Поняла?
Я киваю – то есть думаю, что киваю.
– Давай сюда, ленивец, – кричит голос снаружи. – Ты пропустил все веселье.
– Не могу. Болен, – отвечает беззаконник, ни на секунду не сводя с меня глаз.
– Тогда я сам к тебе поднимусь.
– Не надо. – Беззаконник бросает на меня остерегающий взгляд и, показав мне пояс с ножнами, из которых торчит рукоять ножа, скрывается за шкурой, которой закрыт дверной проем.
– Почему ты не снял саван, когда пришел? – спрашивает второй мужчина. – Ты что, ранен? Или же тебя попытались затащить за ограду? – В голосе чувствуется беспокойство. – На тебя пало проклятье?
– Нет, это просто лихорадка, – отвечает беззаконник. – К полнолунию оклемаюсь.
Интересно, сколько до полнолуния? Несколько дней или ожидание растянется на недели? Сколько еще времени он будет тянуть, прежде чем убьет меня?
Я пытаюсь пошевелиться, поднять голову, чтобы лучше разглядеть то, что меня окружает… но ничего не выходит. Должно быть, я связана по рукам и ногам.
– Слыхал новость? – говорит второй. – Пару недель назад мы добыли целых два куска мяса. Одно у самых ворот, а второе неподалеку отсюда, к юго-востоку от ограды. На твоей территории.
– А, – говорит беззаконник. – Наверное, я попросту все проспал.
Должно быть, они не знают о сгнившем коле и дыре в ограде. Если мне удастся отсюда выбраться, возможно, я смогу добраться до становья и проскользнуть внутрь.
– Первое протянуло пару дней, у него были ожоги на груди и спине. Но Дэниел все равно сумел срезать большую часть мясца.
«Тамара», – думаю я, и мой взгляд упирается в ряд склянок на столе.
– А второе захлебнулось собственной кровью, прежде чем Николаус успел отрезать пальцы. Но оно хотя бы не подгорело. – Он смеется. – Свезло же этому поганцу.
У меня дрожит подбородок. Я наконец понимаю, почему мне так страшно. Этот человек называет ее «оно». Она, и Тамара, и все остальные – просто куски мяса. Но у нее было имя. Ее звали Мег.
– Толковали, что было и третье. Кровавый след привел на берег, к большой полынье во льду. Я
