Прислушавшись, я слышу какой-то едва различимый, неясный шепот, вероятно, это просто ветер гуляет в осенней листве, но и этого достаточно, чтобы заманить меня дальше. И, войдя в хвойную рощу, я иду по ней, отвожу в стороны многочисленные вьюнки и выхожу на небольшую утоптанную поляну.
В ее середине чернеет кострище, а воздух тут пахнет мхом, кипарисом и золой.
Откуда-то из-за деревьев севернее поляны слышатся голоса – женские голоса, громкие, возбужденные, не стесненные рамками запретов, – и я понимаю, что граница округа недалека.
– Мы встречаемся здесь в дни полнолуний, – слышу я голос матушки. – Ты получишь цветок – приглашение на собрание, – но только после того, как родится твое дитя.
Я кручу головой, ища матушку, но ее скрывают деревья. Я смотрю внимательнее, и внезапно меня осеняет – это же место из моих снов. Деревья ниже, чем в моих снах, освещение иное, и земля не усыпана неизвестными мне красными цветами, но это определенно то самое место.
– Я видела это место в снах, – говорю я.
– Это потому, что ты побывала здесь, когда была совсем малышкой, – отвечает она.
– В самом деле? – спрашиваю я, пытаясь разглядеть ее.
– Должно быть, ты увязалась сюда вслед за мной, потому что тогда ты потерялась в лесу. – Я не понимаю, откуда доносится ее голос. – Миссис Фэллоу нашла тебя и отвела домой. Мы так боялись, что ты начнешь говорить о том, что видела здесь, но ты всегда умела хранить секреты.
Я напрягаю память. Пляшущие языки пламени, женщины, берущие друг друга за руки.
– Долгое время я думала, что мои сны реальны, – говорю я. – Мне казалось, что так проявляется мое волшебство, но все это время я разговаривала сама с собой.
И матушка выходит из-за ствола бальзамической пихты, за которым пряталась до сих пор.
– Матушка, – шепчу я и бросаюсь к ней, но она, подняв руку, останавливает меня.
– А мои сестры тоже в этом участвуют? – спрашиваю я.
– Джун – да, она очень мне помогает, а вот Айви не такая, ей не стоит знать об этих вещах.
– Как же мне узнать, с кем можно об этом говорить, кто является одной из нас?
– Никак, – отвечает она. – Начни с тех, кто к тебе ближе всего. Поделись с кем-то из них каким-нибудь малозначительным секретом, чтобы прощупать почву, но не сообщай ничего такого, за что может последовать наказание более серьезное, чем порка. Ни к чему привлекать к себе внимание.
– Мне следовало понять, что за всем этим стоишь ты, – говорю я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
– Я делала это не одна. Твой отец – хороший человек, а хорошим мужчинам можно поручить кое-что важное. Как Майклу с этим пожаром в аптеке.
– В каком смысле?
Она улыбается.
– Удивительно, что пожар затронул только один аптечный шкаф.
Я пялюсь на кострище, пытаясь понять, к чему она клонит, а когда снова гляжу на матушку, чтобы сказать ей, что я не имею никакого отношения к пожару, ее там уже нет. Повернув голову, я успеваю заметить кончик ее черной шелковой ленты, исчезающий в конце тропы.
Глава 89
Мне хочется бежать, хочется выкрикнуть на площади имя Майкла, но матушка права – не следует привлекать к себе внимания. И я сдерживаюсь и замедляю шаг, чтобы со стороны выглядело так, словно я всего лишь вышла подышать свежим воздухом.
Я останавливаюсь у аптеки, но она уже закрылась на ночь, и на тонкой цепочке висит табличка: «ЗАКРЫТО».
Я заглядываю в окно и сразу же вспоминаю, как отец покупал у мистера Уэлка склянку с ухом, но сейчас на месте того аптечного шкафа виднеется только обугленное пятно на полу.
– Стало быть, это правда, – шепчу я. Майкл сделал это ради меня, однако ничего мне об этом не сказал. Впрочем, я ведь даже ни разу не дала ему шанса поговорить по душам.
В последние недели я только и делала, что отталкивала его, но за что? Он спас мне жизнь, принял ребенка от другого мужчины как собственного и ничего не попросил взамен. Думаю, все дело в чувстве вины. Я чувствовала себя виноватой в том, что предала его, влюбившись в другого, а сейчас еще и в том, что не верила в него, не понимала, что он остался хорошим человеком.
Подавив волнение, я медленно и чинно иду домой, но едва за мной закрывается парадная дверь, я срываю с себя шерстяной плащ с капюшоном, взбегаю по лестнице и налетаю на Бриджет.
– Где он? – спрашиваю я. – Где мистер Уэ… где Майкл?
– Он на заседании совета, – обеспокоенно отвечает она. – Нынче он вернется домой поздно. А что, что-то не так с ребен…
– Нет… нет… все в порядке. – Я приглаживаю юбки. – Пустяки.
Она окидывает меня взглядом.
– Вам нужно отдохнуть, – говорит она, сопровождая меня в спальню. – А я принесу ужин.
Когда я сажусь на край кровати, она молча наклоняется и отцепляет от моего подола колючки дурнишника, такие же, как те, которые я отцепляла от подола Джун.
Я смотрю на нее, пытаясь понять, не подозревает ли она чего-то, не выдала ли я себя, но, когда служанка выходит, я замечаю в ее поведении небольшую перемену. Она больше не пятится.
Когда Бриджет возвращается, неся ужин, я делаю вид, что ничего не произошло, но теперь все изменилось. Изменилась я сама. И дело не только в пожаре в аптеке, хотя этот поступок значит для меня куда больше, чем думает Майкл, дело в том, что я наконец повзрослела и теперь готова была принять его доброту и любовь.
Я влезаю в ванну, и Бриджет начинает без умолку болтать о цветах, которыми украшена церковь. Я перегибаюсь через край ванны и срываю лепесток с одной из роз в цветочной композиции, которую Бриджет принесла на подносе. Матушка посоветовала говорить с теми женщинами, которые находятся ближе всего. А ближе всего именно Бриджет. Она также пережила год благодати. И я нарочно роняю лепесток в ванну и гляжу, как он кружится в маленьком водовороте над моими лодыжками.
Бриджет перестает говорить. И даже дышать. Я смотрю на нее, ожидая, что она выхватит лепесток из воды и побежит сообщать о моем прегрешении хозяину дома, мистеру Уэлку, но вместо этого я вижу, как уголки ее губ приподнимаются в чуть заметной улыбке. И понимаю – это новое начало. Для всех нас.
* * *Когда часы бьют полночь, я, шурша шелковым халатом, спускаюсь по пушистым коврам на первый этаж, с ногами сажусь на небольшой диван и жду. Майкл встает в дверях бесшумно, но я все равно знаю, что он тут, поскольку чую запах его одеколона – аромат амбры. Дыша в такт его дыханию, я
