– Хватит дурить, Рид. Это шалфей, – сказала Коко нетерпеливо. – Лучшее, что я могу применить против Морганы.
– Я готов рискнуть.
– Нет уж. Моргана именно за тебя возьмется, когда не сможет отыскать Лу. Если не сможет. – Коко посмотрела на безвольное тело Лу и как будто бы обмякла. Бо с Анселем одновременно помогли ей устоять на ногах. – Не знаю, хватит ли мне силы, чтобы укрыть нас от нее.
– Лучше так, чем вообще никак, – пробормотал Бо.
Пустые слова. Он о колдовстве знал не больше моего. Я уже открыл рот, чтобы ему об этом сказать, но Ансель тяжело вздохнул и коснулся моего плеча, умоляя.
– Сделай это ради Лу, Рид.
Коко провела пальцем мне по лбу. Я не пошевелился.
Мы все сошлись во мнении, что лагерь следует покинуть как можно скорее, но на горном склоне оказалось ровно так же опасно, как и в Шато. Ведьмы и шассеры блуждали по лесу как хищники.
Не раз нам приходилось взбираться на деревья, чтобы избежать обнаружения – мы не знали, спасет ли нас защита Коко. Наши ладони взмокли. Ноги и руки дрожали.
– Уронишь ее – убью, – прошипела Коко, поглядывая на тело Лу в моих руках. Будто я мог ослабить хватку и бросить Лу. Будто я был способен снова отпустить ее.
Моргана так и не показалась.
Мы чувствовали, как она незримо присутствует где-то рядом, но никто не смел сказать об этом. Будто такие слова могли ее призвать. Также мы молчали и о том, что я сделал в храме. Но память об этом продолжала отравлять мои мысли. То отвратительное чувство, когда мой нож вонзился в плоть Архиепископа. То особое усилие, которое пришлось приложить, чтобы протиснуть лезвие меж костей прямо к сердцу. Глаза Архиепископа, широко распахнутые и растерянные от того, что человек, которого он считал почти что сыном, предал его.
За это я буду гореть в аду. Если ад вообще существует.
Мадам Лабелль очнулась первой.
– Воды, – прохрипела она. Ансель полез за флягой, а я поспешил к матери.
Я молчал, пока она не напилась вволю. Просто смотрел на нее. Изучал. Пытался успокоить бешено колотившееся сердце. Совсем как Лу, мадам Лабелль оставалась бледной и болезненной с виду, а ее синие глаза оттенили едва заметные синяки.
Когда наконец мадам Лабелль выронила фляжку, она нашла взглядом меня.
– Что произошло?
Я наконец выдохнул.
– Мы выбрались.
– Это я заметила, – ответила она неожиданно едко. – Я спрашивала, как именно.
– Мы… – Я оглянулся на остальных. Как много они поняли? Как много они видели? Они знали, что я убил Архиепископа, знали, что Лу выжила – но смогли ли усмотреть в этом связь?
Один взгляд на Коко послужил мне ответом. Она тяжело вздохнула и потянулась взять у меня Лу.
– Давай ее сюда.
Я заколебался, и Коко помрачнела.
– Возьми свою мать и пойди прогуляйся. Расскажи ей все… или за тебя это сделаю я.
Я переводил взгляд с одного лица на другое, но, похоже, словам Коко никто не удивился. Ансель не желал на меня смотреть. Когда Бо дернул головой, одними губами сказав: «Давай уже», у меня упало сердце.
– Ладно. – Я передал Лу Коко. – Мы не станем отходить далеко.
Я взял на руки мадам Лабелль и понес прочь. Когда мы оказались там, где нас уже никто не мог услышать, я уложил ее на клочок земли помягче и сам опустился рядом.
– Ну? – Нетерпеливо глядя на меня, она оправила юбку. Я нахмурился. Судя по всему, от близости смерти моя мать становилась раздражительной. Но я не возражал, ведь благодаря этому я мог думать о ее раздражении, а не о том неуютном чувстве, которое в этот миг росло и росло у меня внутри. Много невысказанных слов пронеслось между нами, когда мадам Лабелль умирала.
Вина. Гнев. Тоска. Сожаление.
Да, лучше уж раздражение, чем все это.
Я отрывисто и хмуро пересказал все, что случилось в храме, очень размыто обмолвившись о том, какую роль сыграл в нашем спасении сам.
Но мадам Лабелль была досаднейше сообразительна. Она видела меня насквозь.
– Ты что-то недоговариваешь. – Она наклонилась ближе и вгляделась в меня, поджав губы. – Что ты сделал?
– Ничего.
– Разве? – Мадам Лабелль изогнула бровь и откинулась назад, опершись на руки. – То есть ты утверждаешь, что убил своего патриарха, человека, которого любил, безо всякой видимой на то причины?
Любил. В прошедшем времени. От мысли об этом у меня к горлу подкатил ком. Я кашлянул, чтобы от него избавиться.
– Он ведь нас предал…
– А потом твоя жена вдруг ожила, тоже безо всякой видимой на то причины?
– Она и не умирала.
– И откуда ты это знаешь?
– Потому что… – Я осекся, слишком поздно осознав, что не смогу объяснить нить жизни, связавшую Лу с Архиепископом, и вместе с тем не выдать себя. Мадам Лабелль, сощурившись, смотрела на мои мучения. Я вздохнул. – Я… просто как-то смог увидеть это.
– Как?
Я уставился на свои сапоги. Плечи заныли от напряжения.
– Я увидел… какую-то нить. Она… связала их между собой. И пульсировала в такт с сердцем Лу.
Мадам Лабелль резко села и тут же поморщилась.
– Ты увидел узор.
Я ничего не ответил.
– Ты увидел узор, – повторила мадам Лабелль, будто говорила сама с собой. – И распознал его. И… использовал. Но как? – Она снова наклонилась ближе и схватила меня за локоть с неожиданной силой, пусть даже руки ее дрожали. – Откуда он взялся? Ты должен рассказать мне все, что помнишь.
Встревожившись, я приобнял ее за плечи.
– Тебе лучше отдохнуть. Мы поговорим об этом потом.
– Рассказывай. – Она впилась ногтями мне в предплечье.
Я смерил мадам Лабелль свирепым взглядом. Она ответила мне тем же. Наконец, поняв, что она не уступит, я раздраженно выдохнул.
– Не помню. Все случилось очень быстро. Моргана вспорола Лу горло, я подумал, она мертва, а потом… просто темнота. Она меня поглотила, я не мог ясно мыслить. Просто… среагировал. – Я умолк и тяжело сглотнул. – А потом из темноты… появилась нить.
Я смотрел на свои руки, вспоминая тот мрак. Я был там один – совершенно, поистине один. Эта пустота напомнила мне об аде – о том, каков он по моим представлениям. Мои руки сжались в кулаки. Я уже смыл кровь Архиепископа со своих рук, но они все равно оставались незримо запятнаны ею.
– Удивительно. – Мадам Лабелль выпустила меня и легла на спину. – Я не верила, что такое возможно, но… иного объяснения нет. Нить, равновесие, к которому она привела, – все сходится. И ты не просто смог увидеть узор, но также сумел и использовать его. Такого прежде не бывало. Это… это потрясающе. – Она с благоговением посмотрела на меня. – Рид, тебе подвластно
