И снова это слово.
– То есть, по-твоему, она из большой любви смотрела, как меня приковывают цепями к алтарю?
– Так ты презираешь ее. Как любопытно. – Она отвела мои волосы от лица. – Возможно, будь вместо алтаря костер, ты бы вышла за нее замуж.
У меня внутри все сжалось.
– Рид никогда не причинял мне боль.
Рид был несовершенен, преисполнен предубеждений, но после нападения ведьмы он и пальцем меня не тронул. Мог бы, но не стал. Что случилось бы, останься я в Башне? Отправил бы он меня в самом деле на костер? Возможно, он проявил бы доброту и вместо этого пронзил мое сердце клинком.
Впрочем, именно это он уже и сделал.
– Любовь способна обратить в глупца любого, дорогая.
Я знала, что она намеренно меня подначивает, но все равно не могла молчать.
– Да что ты вообще знаешь о любви? Ты в жизни любила хоть кого-нибудь кроме себя?
– Осторожнее, – проговорила Моргана елейным голосом, и ее пальцы замерли в моих волосах. – Не забывай, с кем ты говоришь.
Но я не хотела быть осторожной. Теперь, когда Шато показался впереди, а кольцо Анжелики блестело на ее пальце, мне хотелось в точности обратного.
– Я твоя дочь, – сказала я злобно и безрассудно. – И ты готова принести меня в жертву, будто какую-то корову…
Моргана дернула мою голову назад.
– Очень дерзкую корову.
– Я знаю, ты думаешь, что иного пути нет. – Теперь в моем голосе послышалось отчаяние, и горло сдавило от чувств, о природе которых мне думать не хотелось. От чувств, которые я заперла под замком в сердце, как только повзрослела и поняла, какую судьбу уготовила мне родная мать. – Но это не так. Я жила рядом с шассерами. Они способны измениться, способны к терпимости. Я сама это видела. Мы можем указать им другой путь. Можем показать, что мы не такие, какими они нас считают…
– Тебя развратили, дочь моя. – Последние слова Моргана подчеркнула, резко дернув меня за волосы. Затылок прошило болью, но меня это не волновало. Она должна была увидеть правду. Должна была понять. – Я опасалась, что это произойдет. Они отравили твой разум, как отравили наши земли. – Она насильно вздернула мою голову вверх. – Посмотри, Луиза. Посмотри на свой народ.
Ведьмы – некоторых я знала, некоторых нет, – все еще танцевали вокруг нас и смотрели на меня с искренним восторгом. Моргана указала на сестер с темной кожей и заплетенными волосами.
– Розамунд и Саша. Их мать сожгли после того, как она помогла родиться на свет ребенку из знатной семьи, который выходил ножками вперед. Девочкам тогда было всего шесть и четыре года.
Затем она указала на невысокую женщину с оливковой кожей и серебристыми отметинами, изуродовавшими ей половину лица.
– Вьера Бушен сбежала, когда они попытались сжечь их с женой – на этот раз не огнем, а кислотой. В качестве эксперимента. – Моргана указала на другую ведьму. – Женевьева с тремя дочерьми покинула нашу родину, чтобы выйти замуж за священника и разорвать узы, связующие ее с нашими предками. Вскоре ее средняя дочь захворала. Женевьева молила мужа вернуться сюда, чтобы исцелить ее, но он отказался. Дочь Женевьевы умерла, а старшая и младшая дочери теперь презирают ее.
Моргана вцепилась пальцами мне в подбородок крепко, до синяков.
– Расскажи мне еще об их терпимости, Луиза. Расскажи о чудовищах, которых ты зовешь друзьями. Расскажи о том, как жила с ними рядом, позабыв о том, как страдали и до сих пор страдают твои сестры.
– Maman, прошу. – Слезы покатились по моим щекам. – Я знаю, что они обходились с нами жестоко, знаю, что ты их ненавидишь – и все понимаю. Но так нельзя. Прошлое изменить невозможно, но мы все еще можем шагнуть дальше и исцелиться – вместе. Мы можем разделить эту землю. Никому больше не придется умирать.
Но Моргана лишь крепче вцепилась мне в подбородок и наклонилась к моему уху.
– Ты слаба, Луиза, но не страшись. Я не дрогну. Не поддамся сомнениям. Я заставлю их страдать так же, как страдали мы.
Она выпустила меня, выпрямилась и глубоко вздохнула, а я упала на пол повозки.
– Лионы проклянут тот день, когда они захватили нашу землю. Их народ будет корчиться и биться в муках на костре, а король и его выродки захлебнутся твоей кровью. Твой муж захлебнется твоей кровью.
На миг мой разум растерянно дрогнул, но тут же отчаяние захлестнуло его целиком, не позволяя мне мыслить ясно. С одной стороны находилась моя мать – моя мать – и ее народ. С другой – мой муж и его народ. Каждая сторона по-своему презренна – люди извратили друг друга и самих себя, а ведь все должно было быть иначе. Каждая сторона по-своему несчастна. Каждая способна на великие злодеяния.
И посреди всего этого оказалась я.
Соль моих слез смешалась с жасмином в моих волосах. Две стороны одной и той же злосчастной монеты.
– А как же я, maman? Ты когда-нибудь меня любила?
Моргана нахмурилась, и в темноте ее глаза казались скорее черными, нежели зелеными.
– Это не имеет значения.
– Для меня имеет!
– Значит, ты глупа, – проговорила она холодно. – Любовь – не что иное, как болезнь. Отчаянная жажда любви – подлинная хворь. И я вижу по твоим глазам, как она пожирает, ослабляет тебя. Она уже осквернила твой дух. Ты жаждешь его любви так же, как моей, но не получишь ее ни от кого. Ты избрала свой путь. – Она скривила губы. – Разумеется, я не люблю тебя, Луиза. Ты – дочь моего врага. Ты была зачата ради высшей цели, и любовью эту цель я отравлять не стану. Твоим рождением я нанесла удар по Церкви. Твоей смертью я нанесу удар по короне. И оба этих столпа вскоре падут.
– Maman…
– Довольно. – Моргана сказала это тихо, но в голосе ее слышалась смертельная угроза. Предостережение. – Вскоре мы прибудем в Шато.
Не в силах вынести жестокого безразличия на лице матери, я обреченно закрыла глаза и очень быстро пожалела об этом. Будто в насмешку, в мыслях возникло другое лицо.
«Ты мне не жена».
Если эта смертельная мука – любовь, то, возможно, Моргана права. Возможно, без нее мне будет только лучше.
Шато ле Блан стоял на вершине утеса у самого моря. Фамилия нашего рода означала «белый», и замок, верный своему имени, был построен из белого камня, сверкавшего в лунном свете подобно маяку. Я с тоской смотрела на него, на тонкие конические башни, уходившие ввысь к звездам. Там, в самой высокой западной башенке с видом на каменистый пляж, находилась моя детская комната. К горлу подкатил ком.
Повозка покатилась к сторожке у ворот, и я опустила взгляд. На древних створках была высечена родовая печать ле Бланов – трехглазая ворона. Один глаз за Деву, один за Мать, один за Старуху.
Я
