В нижней точке мотор задавленно чихает, даёт несколько перебоев, заставляя сердце испуганно дёрнуться, но тут же уверенно набирает обороты. И мы ползём вверх. Если по-честному, то этот набор высоты даже горкой назвать нельзя. Ну, в крайнем случае маленькой и очень плавной горушкой. Ползём, карабкаемся, пока ещё есть набранная за время снижения скорость. Рисковать не хочется, есть опасение свалиться на крыло с потерей скорости, и я прекращаю набор, перевожу аппарат в горизонтальный полёт и чётко ощущаю, как он облегчённо вздыхает всеми фибрами своей фанерной души.
Лечу какое-то время в горизонте, привожу собственные чувства в порядок и обшариваю взглядом горизонт. Никого не видно в обозримом воздушном пространстве. Отдышусь пока и подумаю. Не предназначен этот самолётик для воздушного маневрирования. Нет, виражи на нём можно выполнять, ещё можно снижаться и набирать высоту, но плавно, без резких манёвров. Не истребитель это ни разу. Поэтому ни о каких бочках и мёртвых петлях, боевых разворотах даже и думать нельзя. Вот если у меня будет другая машина, более скоростная и прочная, тогда и можно будет задуматься над воздушным пилотажем. А пока довольно и этого. И спасибо тебе большое, моя фанерная птица, что выдержала мои выкрутасы, не развалилась от нагрузки. И на земле я обязательно сам тебя лично осмотрю, не осталось ли последствий от таких нагрузок, и дополнительно ещё механикам поручу проверить все соединения и крепления. И натяжение расчалок не забыть проконтролировать — не понравилось мне такое их поведение в полёте.
После осмотра и буду делать окончательные выводы, на что мне можно рассчитывать в предстоящих боях.
В зоне пилотирования висят редкие кучевые облачка, и я направляю «Фарман» к ближайшему из них. Вот появилось у меня такое хулиганское желание. Подхожу к самому краю облака, так, чтобы левые плоскости скрылись в молочном тумане, и вытягиваю в сторону руку, с трудом преодолевая сопротивление воздуха. Чуть разворачиваю ладонь поперёк потока и слегка растопыриваю пальцы — пропускаю через них облако. Так и кручусь в плавном вираже, касаясь ладонью белого тумана, наполняя душу восторгом. Красота! С сожалением убираю руку и увеличиваю крен, входя в самую серединку.
И тут же спохватываюсь. Поторопился! Приборов-то нет! Вокруг белая муть, ни солнца, ни земли не видно, не говоря уже о горизонте. Слепой полёт в заполненной туманом кабине. Хорошо, что прежнего опыта достаточно. Поэтому просто держу неподвижно ручку, вместо авиагоризонта использую свою пятую точку, она тут самая чувствительная и опытная.
Раз, и одним махом вывалился из этой ваты в синий понятный разумению простор. Сразу же убрал небольшой крен, выправил аппарат и выдохнул. Всё-таки опасное это дело — без приборов в облака лезть, поторопился я с шалостями. Но было здорово!
А-а, раз хулиганить, так хулиганить до конца. И я уверенно разворачиваю аэроплан к городу. Посмотрю сверху на его улочки и обязательно на кремль. Да и река сверху наверняка величественно выглядит с этими ажурными, перекинутыми с одного берега на другой, мостами.
Фотоаппарата не хватает. Вот, кстати, неплохая мысль. Если взять с собой в полёт какого-нибудь фотокорреспондента, хотя бы того самого, пронырливого, да покатать его над городом и окрестностями. Пусть пофотографирует виды сверху, да в своей газете напечатает. Это же какая прибыль владельцу выйдет! И можно от гнева вышестоящего начальства прикрыться. Получится же, зуб даю, что получится! Лишь бы командир разрешил. И я потёр отчаянно зачесавшийся шрам на лбу.
Над рекой прибрал обороты, дабы не привлекать к небу лишнего внимания горожан. Залюбовался пыхтящим чёрным дымом пароходиком, волокущим огромную пузатую баржу, скопищем разномастных рыбацких лодчонок чуть ниже устья Псковы, похожих отсюда на разбросанную горсть семечек. Так и прошёл над городом с пологим снижением и плавным разворотом в сторону аэродрома, рассматривая открывающиеся внизу виды, не забывая при этом оглядывать горизонт. А вдруг ещё какой такой же воздушный хулиган рядом окажется? Мне только для полноты ощущений столкновения в воздухе со всеми вытекающими из него последствиями не хватает.
До аэродрома в планировании не дотянул бы, пришлось увеличивать обороты мотору. Зато глиссада и посадка прошли как всегда на отлично. Даже загордился своими нынешними успехами.
Зарулил на стоянку, в заботливые руки механиков, заглушил мотор перед самым ангаром, с их помощью развернулся и выпрыгнул из кабины на землю, подняв пыль. Вот, кстати, сейчас и проведём послеполётный разбор по горячему. А потом на доклад к командиру. И обязательно доложу ему о своём хулиганстве и пришедших во время оного идеях. Посмотрим, чем всё это для меня закончится. И отсюда сделаю вывод, на что мне можно в дальнейшем рассчитывать.
Куртку и шлем на законное место, на трос, с облегчением распрямляю натруженные плечи и надеваю протянутую фуражку. Киваю с благодарностью Изольцеву и командую построение, со злорадным удовлетворением рассматривая удивлённый очередным новшеством суетящийся вокруг аппарата личный состав. А нечего было кабину замусоривать!
Глава 7
Неторопливо и, самое главное, с агромадным чувством морального удовлетворения топаю в курилку. Предстать пред светлыми очами командира, так сказать, доложить о выполнении задания и о допущенном в полёте хулиганстве. Послушаю, что он мне скажет по поводу моего пролёта над городом.
Почему топаю, довольный как слон? Да потому, что только что оторвался на подчинённых за тот проглоченный в полёте мусор по полной. Нет, не ругался, не шумел, сейчас бы этого не поняли, а вежливо и доступно объяснил, каково это мусором давиться и отплёвываться, когда ветер в харю, пардон, лицо, задувает. Настолько вежливо объяснил, что впечатлились и поняли. По крайней мере, мне так показалось, что поняли. В следующем полёте узнаю точно.
Напоследок добил механиков перетянутой расчалкой и рассказал, как в полёте при переложении аппарата из крена в крен играют крылья. Рассказывать и объяснять законы аэродинамики не стал, всё равно пока не поймут, а напугать красочным рассказом — напугал. Ещё более впечатлились. Про зачихавший мотор уже на сладкое добавил, с этакой ленивой усмешкой (надо же авторитет поднимать), вогнав в краску моториста. И Изольцев нехорошо так на подчинённых в конце моего монолога поглядывать
