А, ну да. И что? Только же всё это ему разъяснил. Всё равно я дальше всех в тыл к немцам забирался… И поэтому смог больше увидеть. И, в отличие от своих тамошних коллег, даже фотографировал увиденное. И ни на кого нигде я не ссылался… Бумагу да, признаюсь, пришлось первый раз показать, иначе бы не пробился на приём. Так это только в первый раз и было, и на этом всё, больше я ею нигде не светил.
— Флотские с армейцами всё время словно кошка с собакой живут. Не от нас это пошло и не на нас закончится. А вы, как ни крути, а всё-таки к нам сейчас приписаны, — продолжал говорить между тем Александр Васильевич. — Зато теперь в случае неудач армейцам можно будет на нас свои огрехи списать. Мол, благодаря вашей воздушной разведке так получилось. Или не получилось. Понимаете, что именно я имею в виду, когда так говорю?
Тут уж я не выдержал. Да всё я понимаю! Межведомственные трения. Как знакомо. Когда каждый тянет одеяло на себя. Теперь бы понять основное, ради кого Колчак пошёл на этот разговор? Ради меня или себя? На всякий случай стрелочника на будущее определяет?
— То есть мне не нужно было к командующему идти? И данные проведённой разведки никому не нужны? Пусть бы так на столе и лежали?!
— Не понимаете… — вздохнул Колчак.
Налетевший резкий порыв ветра зашелестел листвой деревьев, расшалился, попытался сдёрнуть с наших голов фуражки, сыпанул пылью в лицо. Придержали их одновременным движением рук, развернулись спиной к ветру. Помолчали, пережидая порыв. А тут и дождик заколотил крупными каплями. Небо чистое, ясное, солнышко вовсю жарит, ни облачка над головой нет, а сверху вода летит.
Александр Васильевич нахмурился, глянул вверх, подхватил меня под локоть и увлёк в сторону ближайшей скамейки под защиту плотной кроны раскидистой липы. Тут же извинился за такое вольное действие, предложил присесть и сам присел рядом. Помолчал, с интересом наблюдая за усиливающимся дождиком, за тем, как быстро намокает и темнеет дорожка в паре шагов перед нами, за вспыхнувшей над морем разноцветной радугой, и тихо заговорил:
— После такого Ренненкампф может смело последующие возможные поражения на нас списать. Даже если мы тут совсем ни при чём. Почему говорю нас? Потому что не отделяю вас от себя, от адмирала, от флота. Да даже от Остроумова, хотя он тут вообще на первый взгляд никаким боком. Теперь-то осознаёте расклад? — помолчал, давая мне возможность осознать услышанное, продолжил: — Мол, разведданные поступили неточные или вообще обманные. Ведь в случае чего подать эти ваши фотографии можно как угодно… Да не вскидывайтесь вы так, Сергей Викторович, это я вам к сведению говорю. Как возможный пример. Потому как Первая армия сегодня перешла в наступление. И генерал Каульбарс намекнул, что в основе принятого решения лежат именно ваши снимки. С вас это началось. Конечно, их проверили, насколько это было возможным, но вы и сами только что говорили, что никто так далеко не забирался в тыл к немцам, как вы на своём переделанном самолёте…
— А если мои разведданные помогут победу одержать?
— Тогда тем более. Вы-то тут при чём? Сообразили? Вижу, что сообразили. А ситуация сейчас в Восточной Пруссии складывается для нас очень и очень неприятная. Уж мне-то поверьте. Мне и моему опыту. И в случае чего в штабе армии будут активно искать козла отпущения. Понимаете? Вчера генерал Каульбарс словно бы между делом поинтересовался, действительно ли вы такой опытный лётчик и стоит ли в полной мере доверять добытой вами информации. Это завуалированный намёк и одновременно предупреждение. Так что будьте готовы ко всему. И нам тоже следует подготовиться.
Получается, не о себе Александр Васильевич сейчас печётся и не об адмиралах-генералах, а об общем деле. Попутно выговаривая мне о совершённых ошибках, одновременно намекая, как правильно нужно было действовать. Опыт местных реалий, которого у меня пока немного. Хотя, если бы я действовал так, как он мне говорит, сколько бы это заняло времени? И сведения точно успели бы устареть. А переброска войск противника по железной дороге чем нам грозит? Это ведь немецкой пехоте не своим ходом топать, тут малейшее промедление русской армии смерти подобно. Нет, всё правильно я сделал. А ответственности не боюсь и оглядываться ни на кого не собираюсь. Правда и знать об этом никому не стоит. Но нужно обязательно уточнить ещё одно:
— Зачем же тогда мне такую бумагу давали?
— Да кто же думал, что вы до штаба армии доберётесь и под её прикрытием на приём к командующему дерзнёте пробиваться? Вы же вроде бы как только в Либаву собирались… На всякий случай дали, мало ли куда вас занесло бы вольным ветром… Вот и занесло… Но это ладно, я бы и сам на вашем месте не удержался, обязательно поступил бы точно так же. Но вот дальше… Ведь достаточно было всего лишь со своими сведениями к его превосходительству генерал-майору Каульбарсу обратиться. И всё.
Молчу. Слушаю.
— Ну кто же знал, что у вас чинопочитание отсутствует в принципе? Как и опасение высокого начальства. Впрочем, тут вы правы, наше упущение. Точнее, моё личное, упускаю иной раз из вида возможности аэропланов, хоть и стараюсь использовать их в должной мере. Очень уж у нас их много, и все они с разными техническими характеристиками. Я к чему всё это говорю? То, что сделано, то сделано, и назад уже ничего не воротишь. Да и не надо возвращать. Вы в столицу едете, не наворотите там таких же необдуманных дел. По-хорошему вас прошу, Сергей Викторович, будьте немного… Хитрее, что ли? Или расчётливее и дальновиднее? — Помолчал мгновение, вздохнул тяжело и продолжил чуть тише, как бы подводя черту всему разговору: — Светлая у вас голова, Сергей Викторович. И на многое вы способны,
