Он снова открыл глаза и пару секунд наслаждался светом, оказавшимся не таким уж и ярким, блестящими бликами на стене и разноцветными предметами вокруг, не задумываясь о том, что именно видит. Главное ведь, что он в принципе способен четко видеть разные вещи, различая их цвета и оттенки, формы и размеры… И лишь после того, как охватившая его эйфория немного поутихла, молодой человек осознал, насколько необычна окружающая обстановка.
Он находился в небольшой, пожалуй, даже довольно тесной комнатке, похожей не на больничную палату, а скорее на ванную. Сам Аркадий, во всяком случае, лежал именно в ванне – в белом вытянутом резервуаре, наполненном какой-то странной теплой жидкостью – то ли подкрашенной синим водой, то ли чем-то вроде масла… А в стене над «ванной» светились какие-то маленькие прямоугольные экранчики с цифрами – об их назначении оставалось только догадываться. Впрочем, на одном из экранчиков молодой человек увидел нечто знакомое: по нему бежали изломанные черные линии кардиограммы. Вот только каким образом неведомые приборы могли знать, как именно у него бьется сердце? Аркадий тщательно осмотрел себя и не увидел на своем теле ни присосок, ни еще каких-нибудь приспособлений, соединявших его со стеной. Мало того, приглядевшись, Светильников понял, что не видит на своей коже ни одного шрама – и это после того, как рядом с ним что-то взорвалось! Скосив глаза, Аркадий удивился еще больше: давний шрам на правом плече, оставшийся от осколков стеклянной двери, разбитой митингующими, тоже исчез! Правда, видно сквозь маслянистую синеватую жидкость было не очень хорошо, и все же тот большой рубец Аркадий, без сомнения, разглядел бы.
Светильников попытался пошевелиться, надеясь, что и эта способность теперь вернулась к нему, но смог лишь немного подвигать пальцами, и ему показалось, что жидкость, в которой он плавал, намного гуще воды. Боли он, как и раньше, не чувствовал – кожа, скорее, немного чесалась.
Попытка позвать кого-нибудь тоже не увенчалась успехом – Аркадию удалось издать только еле слышный стон и машинально отметить про себя, что со слухом у него теперь тоже все в порядке. Однако за ним, как видно, наблюдали, потому что неожиданно в стене справа отодвинулась вбок почти незаметная дверь, и в «ванную» вошли двое мужчин в самых обычных белых халатах.
– Здравствуйте, Аркадий, – заговорил один из них, наклоняясь над ванной и улыбаясь лежавшему в ней молодому человеку. – Не двигайтесь, пожалуйста, вам пока нельзя. Вы сильно пострадали при взрыве и сейчас восстанавливаетесь. А я – ваш врач, зовите меня Люк.
– А где… я? – с огромным трудом выдавил из себя Светильников, внимательно разглядывая обоих своих гостей. Второй мужчина тоже приблизился к резервуару, и его лицо показалось Аркадию смутно знакомым. Несомненно, он его где-то уже видел, причем, кажется, совсем недавно. Но где?..
– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался тем временем Люк, глядя не на пациента, а на маленькие мониторы в стене и удовлетворенно кивая. – Скажите «да», если хорошо, и «нет», если вас что-то беспокоит. Много говорить вам пока нельзя.
Светильникова беспокоило очень многое, но все это не относилось к его физическому самочувствию. Чуть помедлив и прислушавшись к себе, он решил, что, пожалуй, чувствует себя неплохо, и одними губами прошептал:
– Да!
– Очень хорошо, – врач оторвался от приборов и осторожно дотронулся кончиком пальца до голубой жидкости. Вопреки ожиданиям Аркадия, по ней не побежали круги: она лишь слегка подалась вверх, словно прилипнув к подушечке пальца, а потом отклеилась от нее, и поверхность снова разгладилась.
– Ск… скажите… – прохрипел пациент, собираясь спросить про странную больницу и странные методы лечения, но Люк приложил палец к губам, а второй мужчина, присев на край «ванны», наклонился совсем близко к лицу Светильникова.
– Мы вам попозже все подробно расскажем – что с вами случилось и как вас лечили, – пообещал он с серьезным видом. – Но не сейчас. Это займет слишком много времени, а вам нельзя даже немного утомляться. Но вы не беспокойтесь, очень скоро вы сможете и двигаться, и задать нам все вопросы, и вылезти из капсулы. Просто какое-то время придется подождать. Наберетесь терпения?
«Куда ж я денусь?» – вздохнул про себя Аркадий, и смутно знакомый ему человек, по-видимому, прочитал ответ в его глазах.
– Вот и прекрасно, – кивнул он, вставая. – Поспите сейчас немного, а потом мы с Люком снова к вам придем. Да, и если вдруг вам понадобится помощь, мы сразу узнаем.
Врач по имени Люк кивнул, подтверждая его слова, после чего оба направились к двери, и она так же бесшумно закрылась за ними. Свет в палате слегка померк, но полностью не выключился, превратившись в приятный полумрак. Аркадий подумал сперва, что ему вряд ли удастся заснуть в такой необычной обстановке, но, полежав немного с открытыми глазами, внезапно понял, что его все сильнее тянет в сон. И, уже закрыв глаза и попытавшись представить себе, что он лежит в обычной кровати, молодой человек вдруг вспомнил, где видел второго посетителя. Светильников действительно встретил его совсем недавно – в кафе, где напивался после покушения на Любима и жаловался на свою безответную любовь к Эмме. Тогда его собеседник оказался таким понимающим слушателем, а потом еще и отвез ничего не соображающего Аркадия домой и позвонил Веденеевой утром, попросив присмотреть за ним…
Ему снова что-то снилось – яркое, красочное и очень радостное, но когда больной проснулся, все сновидения мгновенно забылись, а сам он не стал даже пытаться их вспомнить. Его сейчас интересовало совсем другое.
В палате ничего не изменилось: на крошечных мониторах по-прежнему мигали цифры и бежали зигзаги кардиограммы, а жидкость в резервуаре или, как его назвал врач, капсуле оставалась все такой же теплой и приятной на ощупь. Светильников попытался во всех подробностях вспомнить, что ему говорили заходившие в «ванную» мужчины, но быстро убедился, что они ни словом не обмолвились ни о чем конкретном, не упомянули ни о каких подробностях, касающихся больницы или того, что случилось с их пациентом. Правда, интонация, с которой говорил с ним его недавний собеседник в кафе, вселяла надежду на то, что дела Аркадия и правда не так уж плохи. С безнадежными больными медики разговаривают излишне ласково, а его голос звучал вежливо, приветливо, даже добродушно, но в нем не слышалось даже намека на жалость. С умирающими так не общаются.
Дверь, как и в прошлый раз, плавно отъехала в сторону, и на пороге палаты появился
