Обернувшись, Ион увидел Альбину на второй половине кровати. Она была тоже в одежде, только уже не в снаряжении для выхода. Колготки ручной вязки, целиком закрывавшие всю нижнюю половину тела, короткая юбка, пуховый свитер, шерстяные носки и даже платочек поверх шеи, не имевший никакого практического смысла, кроме красоты. Вся одежда была старой и немного тесной, словно ее обладательница провела в ней все отрочество и юность, чтобы после надевать по праздникам.
Словно почувствовав внимательный взгляд учителя, Альбина приоткрыла глаза, потерла нос о подушку. Увидела Иона, улыбнулась и села на кровати со смущением.
– Привет, – сказала она.
Ион обнаружил, что все еще держит включенным фонарик, и погасил ненужный свет. Тронул рукой дверь, из-за которой раздавался приглушенный шум станции. Убрал руку, сел на обтянутый тканью стул.
– Я помню тебя, – сказал он. – Мы с тобой были друзьями детства. Там, на Лукьяновской. Уже не знаю, родился ли я до Катастрофы или уже после, в метро. Мне рассказывали знакомые старшие, но сам я не помню этого, потому что был слишком мал. Моя осознанная жизнь начинается с момента, где я лежу на бревне, а вокруг запах крови, металла, аспирина и пороха. И пусть я ничего из этого тогда не знал, но вот как оно пахнет – запомнил на всю жизнь. Никто не заботится, кроме случайных взрослых, нет дома, нет еды и воды по три дня. Нет ни единой игрушки. Зато там была девочка, которая все время ходила со мной. Мы вместе искали пропитание, вместе учились смотреть в глаза взрослым. Мы собирали все, что могли утащить, и хранили где попало. А потом мы нашли свиную ферму и выпросили одну из шкур, чтобы спать на ней. Даже не знаю, почему нам ее отдали. Ведь из нее можно было наделать шесть палок колбасы. А с опилками и все девять. И мы с девочкой спали рядом, чтобы согреться. Я вытягивал ноги, чтобы закутать их в вечно лежавшие там мешки, а она всегда сворачивалась калачиком и прижималась ко мне. И долго смотрела на…
– Свиной глаз, – закончила за него Альбина. – Нам выдали шкуру с мертвым глазом. Я неотрывно смотрела на него и быстро засыпала. И он мне потом снился. Странно, что я не могла заснуть, если не смотрела. Ты пытался отвадить меня от этой привычки. В конце концов я научилась просто закрывать глаза и ждать. Раньше я и не знала, что так можно. Без тебя я бы навечно осталась там, на той шкуре.
– Альбина…
– Ты дал мне это имя. – На ее лице мелькнуло мимолетное выражение счастья. – Ты спрашивал, как меня зовут. Я сама не знала. Кто-то научил меня разговаривать, а я даже лиц их не помню. Ты сказал, что это имя красивое, и я его оставила.
Ион снова подошел к кровати, сел на край.
– Мы были детьми, – сказал он. – Однажды ты просто пропала, и я даже не пошел тебя искать. Наверное, мне было стыдно, и я просто обо всем забыл.
– Ты и не сумел бы найти свою Альбину. Меня просто забрали.
– Кто? – спросил Ион. – Куда?
Женщина на кровати горько усмехнулась. Отвернулась к гобелену, поднесла пальцы к дрожащим губам.
– Здесь настал мой черед забывать, – ответила она. – Не спрашивай того, о чем спрашивать нет смысла. Тяжело быть женщиной на войне, Ион. А быть ребенком – и вовсе неблагодарно.
– Прости меня, – сказал учитель, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Я не должен был оставлять тебя одну.
– Что случилось, то случилось. – Альбина встала, подошла к тумбочке, на которой находился примус. – Давай чай попьем.
– Давай. – Ион огляделся снова. – Это твой дом?
– Да, мой и только мой. Хочешь здесь поселиться?
– Я… – Ион запнулся. – А где мы?
Альбина подправила уровень огня, выпрямилась, достала два стакана.
– Не на территории Креста.
– Пожалуйста, хватит. Где мы? На Красной линии?
– Не совсем.
– Не совсем? – Ион закрыл лицо руками и захотел снова впасть в сон. – Красная ветка метро выжила после Катастрофы?
– Да, выжила. Хотя не вся и ненадолго.
– Объясни. – Ион хлопнул по кровати. – Что случилось? Если ты дорожишь детскими воспоминаниями, если ты притащила меня к себе домой, хоть я и не представляю, как – то расскажи, что происходит? Вот, к примеру, то, что знаю я. В Киеве есть три линии метро. При войне две выжили и образовали государство под землей, где и крутятся, как хомяки в колесе. Третью линию завалило целиком и полностью – насколько я знаю, из-за этого вашего, как его… генератора торсионного шума. За все время, что мы живем под землей, никто и никогда не встречал выживших с Красной линии и не сумел туда попасть. Все, я сказал тебе все, что знаю. Остальное мне неизвестно.
Альбина бросила в стаканы пару кусков сахара, добавила желтые кольца какого-то загадочного плода. Ион захотел спросить, что это такое, но не стал. Название все равно ничего ему не скажет, раз по внешнему виду он не догадался. Может, очередной неизвестный гриб? Мало ли какие деликатесы могу прорастать в здешних стенах – учитель уже чувствовал в воздухе повышенную тяжесть. В конце концов он снова напомнил себе, что ему предстоит доверять этой девушке.
– Когда случилась война, на Красных станциях в самом деле активировались генераторы, – сказала Альбина, следя за чайником. – На каждой станции был один такой. Эти ящики, что ты видел – просто мелкие копии. Главная установка размещалась в башне «Сто-один-тауэр» и была уничтожена Кондором вчера.
– Кондор погиб? – спросил учитель.
Альбина кивнула и добавила:
– Мне жаль.
– Хорошо. Пока не будем о нем. Что дальше случилось с «красными»?
– То, что должно было случиться. Никакой сказки. Они вымерли, когда подорвали выходы наверх. Три станции обрушились сразу и похоронили всех, кто был внутри. Еще на нескольких случилось затопление. Две сгорели. Остальные станции выживали много лет – и это те, на которых не удалось завалить выходы. Хотя были и те, кто сопротивлялся, и даже наверх ходил. Ты же учти, что тамошние жители взрывали не только эскалаторы и люки, но и перегоны между соседними станциями. У некоторых это растянулось на годы, и они там вроде бы даже шастали между станциями… Не могу сказать точно, сама не знаю. Ты ж пойми, я не видела сама ничего из этого. Мы тут по крупинкам все воссоздавали, по обрывкам видеозаписей в общем журнале глобального оповещения, но так и не поняли до конца, что там произошло. Знаем одно: «красные» нацелились на самоуничтожение, и кое-где это затянулось, хотя случилось все равно.
– И что, в итоге там никто
